Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

самосохранения «отключившего» в себе все эмоции, не пугают даже настоящие, случающиеся время от времени на корабле пожары. Белаш сам спокойно спал в агрегатном посту в то время, как в соседнем помещении тушили огонь, грозивший перекинуться на пороховой погреб. Уже «похоронивший» себя морально, матрос готов умереть и физически.

Через несколько месяцев службы из призывников «выветривается» все, чему их учили в семье и школе, в головах меняются местами понятия «что такое хорошо» и «что такое плохо». Безнаказанность и равнодушие приводят к такому размаху воровства, которого даже на «зоне» нет. Блатные за «крысятничество», за воровство у сокамерников жестоко наказывают. А «на флоте бабочек не ловят»: все воруют друг у друга. Матросы у матросов: форменную одежду, хозяйственный инвентарь из кубрика, инструменты и приборы из боевых постов. Матросы – у офицеров: часы, джинсы, парадные кортики. Когда «Суворов» бороздил Индийский океан, то из офицерских кают было украдено несколько купленных на валюту магнитофонов. Несмотря на все усилия командования, ни один из аппаратов не был найден.

Белаш не знал: воруют ли офицеры друг у друга. Но то, что люди со звездами на погонах обворовывают матросов, ему было абсолютно точно известно. Часть выделенного на корабль провианта исчезает по пути от склада к баку матроса. Не брезгуют офицеры и брагой, одеколоном, которые отбирают у матросов. Грабят на Русском острове молодых военнослужащих, получающих посылки из дома:

– Покажи! Копченая колбаска, домашние консервы? Не положено! Забираю!

Больше всего поразило Вадима то, что воруют не только отдельные несознательные командиры, но даже и высокоморальные политические работники. Под конец боевой службы в Индийском Белаш некоторое время был приборщиком в каюте заместителя командира дивизиона главного калибра по политической части капитан-лейтенанта Головача. Тот на собраниях так убедительно рассказывал про моральную устойчивость, про честность советских моряков. Однако, когда «Суворов» пришел в Союз и «малый зам» перевелся на другой корабль, то Вадим обнаружил, что из каюты исчез чай, купленный им на Цейлоне на матросские валютные копейки в подарок домашним.

Несколько месяцев спустя на работах в арсенале Белаш встретил Головача, прибывшего в то же место с матросами другого корабля. Оба тут же узнали друг друга. Работающие матросы с удивлением наблюдали, как капитан-лейтенант заискивающе объясняет матросу:

– Пойми… У меня женщина на берегу… Надо было подарок…

Зарплата морского корабельного офицера в сто раз превышает зарплату матроса. Какой же сволочью был этот «политработник»? Ничего Белаш не сказал тогда коммунисту Головачу. Только презрительно плюнул на землю…

Воровство, очевидно, не зазорно ни среди матросов, ни среди офицеров. Также культивируются на флоте и не одобряемые на «гражданке» нецензурные выражения. На той же «зоне», если кого пошлешь по-матерному, то можешь жестоко поплатиться. Поэтому там нужно «следить за базаром», «фильтровать» слова. А на флоте, как писал Матроскин в своей тетрадке, «матрос без мата, как солдат без автомата». Никогда еще в своей жизни не приходилось Белашу столько материться. И матросы, и офицеры через каждое слово вставляют брань.

Кроме воровства, мата, обычны на корабле и пьянки. Они позволяют и время службы скоротать, и разрядиться от накопившейся психологической усталости. Поэтому многие на корабле становятся специалистами по браге, такими как Хвост. Самые нетерпеливые пьют одеколон: «Тройной», «Саша», «Для мужчин». Нередко Белаша будил посреди ночи чем-то расстроенный земляк:

– Вадька, у тебе одеколон есть? Как куплю, отдам…

Одеколон – дрянь жуткая: отравленный организм потом несколько дней отходит, но все-таки эта спиртовая настойка дает возможность хоть на время забыться – «уйти в увольнение». Поэтому, если дневальный ночью заснул и кто-то «провернул» рундуки, то вместе с тельниками в первую очередь исчезает именно одеколон.

Самые изощренные протаскивают спиртное на борт: летом, возвращаясь с береговых работ, проносят в резиновых грелках под одеждой, зимой бегут в магазин, спустившись по якорь-цепи на лед. Пасько во Владивостоке даже договорился с продавщицей ларька на стенке – прямо у здания штаба Тихоокеанского флота. Тетке краска нужна была для домашнего ремонта – в хозяйственных магазинах-то никакой нет. Так что снесли продавщице в помойном цинке банки с краской, а обратно на борт подняли две бутылки водки в больших кульках с печеньем.

Где пьянка, там и драка. Нетрезвые «годы» не только бьют молодых, но и дерутся между собой, вспоминая старые обиды. Бывает, даже бросаются на «прихвативших» их офицеров. Но если те особо не страдали при инциденте, то история не выходила за трап корабля: матросов не отдавали под суд – наказывали корабельным карцером или грязными работами.

Накопившаяся злоба, нерастраченная энергия в условиях попустительства вырывается из организмов через кулаки. Мичманы и меж собой дерутся, и матросов бьют. Большинство «сундуков» – это вчерашние, ставшие еще взрослее и сильнее «годки», получившие на погоны две зведочки в ряд и продолжающие жить в условиях неуставных отношений.

Мордобоем не брезгуют и офицеры, которых на корабле в первые же дни службы встречают неуставная жизнь, куча показушной, бумажной работы и «годковщина» со стороны старших офицеров. Не об этом они мечтали, читая книжки про ширь океана во время учебы в военно-морском училище. Приятно ли им слышать, как объявляют по корабельной трансляции:

– Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании!

«Лейтенанты» – те же «караси» среди «годков» – «старлеев», «каплеев», «каптри»…

Особенно достается офицерам, которые пришли служить на флот не после окончания военного училища, а получив звание на военной кафедре гражданского вуза. Таких презрительно зовут «пиджаками» и стараются унизить в первую очередь.

Разочарованные, унижаемые командованием бывшие морские «романтики» начинают отыгрываться на матросах. В большинстве своем офицеры считают рядовой состав необразованным быдлом, способным только жрать, пьянствовать и драться. Однако, звезднопогонные не замечают того, как сами становятся тем же быдлом: так же не сходят с корабля, так же бухают то, что найдется – хоть «благородное», выданное на протирку приборов «шило», хоть жуткое пойло – конфискованную у матросов брагу на томатной пасте.

Конечно, в таких условиях экипаж учится только самому необходимому: основным действиям на боевом посту, а также приборке и бачкованию. За что спрашивают – тому и учатся. За что не спрашивают – тому и не учатся. В результате на корабле полно матросов, которые не умеют плавать. Оказавшись за бортом, они просто погибнут, не сделав и нескольких гребков, не добравшись до шлюпок или спасательных плотиков.

Многие призывники, приходя служить на флот, думают, что на корабле их научат вязать морские узлы, отличать фок-мачту от грот-мачты, фор-стеньгу от крюйс-стеньги. Никому, однако, нет дела до того, что матросы не знают, чем отличается буксирный узел от хирургического. Для большинства рядового состава так