Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

– А ты хоть в курсе, кто этот мамин гость?

– В смысле? Это разве не её сослуживец? Ты что, знаком с ним? – Дмитрий забеспокоился, заподозрив, что сейчас услышит нечто неприятное.

– Сослуживец… Вот послушайте, какой это сослуживец…

Спиртное всё-таки победило Арсения, и он, не жалея никого, в том числе и себя, выбросил из себя всё, что таил долгие одиннадцать лет. Это было сравнимо с рвотой. Очень болезненно, но потом легче. Сперва он выдавливал слова нехотя, готовый в любой момент остановиться, одуматься, потом почти затараторил, пару раз сбивался и путался, словно школьник, которому впервые задали пересказать параграф, но в итоге обрёл даже некоторый пафос.

– Только представьте мои ощущения, когда меня поволокли во владимирский КГБ по навету этих чёртовых бабок и начали допытываться, зачем я ищу Волдемара Саблина. Даже и не ведаю, как мне удалось убедить их, что я не имею к его тёмным делам никакого касательства. А как они меня проверяли! Я только спустя годы понял, что висел на волоске и…

– Как же ты выкрутился? – перебила его Аглая.

– Сказал, что Волдемар – друг нашей семьи и что я, случайно оказавшись во Владимире, решил зайти к нему в гости.

– И они поверили?

– Думаю, нет. Но вменить мне ничего не смогли. Только всё спрашивали, не давал ли он мне что-нибудь читать, не звал ли на какие-нибудь неформальные сборища и т. д. А потом посоветовали, больше не искать его, поскольку он арестован за распространение литературы антисоветского содержания. В тот день я всё понял. Ненависть матери к отцу была связана не с тем, что он подписал письмо против Солженицына; у неё был любовник, который распространял «Архипелаг ГУЛАГ» и другую запрещённую антисоветчину, и она уж давно не любила папу, а любила этого Саблина. Поэтому нам с отцом пришлось уехать. Так жить больше было нельзя. Прости, Димка, но я не мог допустить, чтобы отец уехал один. А потом всё вышло как вышло.

Димка смотрел под стол и судорожно сжимал чашку с вином в ладони. На его кисти отчётливо проступали синие ве́нки.

Аглая закрывала рот рукой. От потрясения. От желания закричать. Ужас бытия сейчас открылся ей во всей своей непроглядности, а внутри её всё потемнело так же быстро, как темнеют небо и море перед сильным штормом. Сколько боли в этом рассказе, сколько боли в этой семье! Какая жуткая жизнь протекает совсем рядом с ней! Как ей быть теперь? Что она может во всей этой ситуации предпринять? Или ей лучше уйти, оставив братьев вдвоём?

– Я его прикончу. Эту тварь. Сейчас же… – Димка встал и, как сомнамбула, пошёл к выходу из ресторана.

Аглая и Арсений уставились друг на друга и замерли. Потом опомнились. Выскочили на улицу. У Арсения перехватило дыхание от короткого и быстрого спринта. Он пытался отдышаться, втягивая в себя холодный воздух. Димка уже взялся за тяжёлую подъездную ручку, когда Аглая как-то по-кошачьи подлезла между ним и дверью и, очень близко придвинув своё лицо к нему, тоном, не терпящим возражений, заявила:

– Сегодня ты ночуешь у меня.

Димка попробовал отстранить девушку, но у него ничего не получилось. Аглая крепко вцепилась в него и тянула к себе.

– Пусти меня. – Димка ещё демонстрировал непреклонность, но ярость уже отступала.

– Не пущу. Тебе нельзя домой. Посиди у меня. Приди в себя.

Арсений взял брата сзади за рукав. И Димка сразу обмяк, потом схватился за лицо, тяжело задышал, борясь с надвигающейся истерикой.

Наконец весь подобрался и крикнул:

– Сволочи! Сволочи! Да пошли вы все!..

Он уходил, смешно размахивая руками, обратно, в сторону Дома композиторов и улицы Неждановой. Аглая устремилась за ним. Арсений, наблюдая за этим, немного успокоился. «Пока эта невысокая бойкая девушка с братом, с ним ничего не случится».

Консьержка осмотрела его строго, сильно втянула ноздрями воздух, но ничего не сказала. Она много лет служила верой и правдой композиторскому дому и привыкла ко всему. Хотя, когда сегодня утром увидела Арсения, сердце ёкнуло. Еле узнала его, так он сильно изменился. Что его привело сюда после стольких лет? Она весь день нет-нет да и думала об этом. Когда они со старшим Храповицким покинули Москву, домовые сплетники довольно долго это обмусоливали. Почти все недоумевали: как такая дружная семья так быстро распалась? Неужели из-за того, что Олег Храповицкий участвовал в кампании против Солженицына и Сахарова? Одни вставали на сторону Светланы Львовны, другие жалели Олега Александровича и Арсения. Потом всё это стало забываться, находились новые темы, чтобы посудачить. И вот Арсений снова здесь. Утром приехал, потом ушёл с братом и Аглаей Динской и вот возвращается один и «на рогах». Запах такой, что хоть закусывай. Что же такое происходит у Норштейнов? У них ведь ещё какой-то гость. Когда она у него спросила, к кому он идёт, ответил довольно грубо, мол, не её это дело. И только после того, как она пригрозила вызвать милицию, сообщил, что к Светлане Храповицкой. Что-то таких знакомых у Светланы никогда не водилось. Она, пока тот ждал лифта, поднялась на несколько площадок по лестнице, чтобы убедиться, что его ждут. Прислушалась. Вроде пустили. И до сих пор он там. Ладно. В конце концов, её дело, чтобы в подъезде был порядок. Надо будет Барковскую потом расспросить. Может, она знает, что за бардак сегодня творится у Норштейнов?

Арсений привалился к стенке лифта. Ключа у него, конечно, нет. Придётся опять звонить в дверь, как утром. Только сейчас всё ещё хуже. Или уйти? Петька Севастьянов хоть и поворчит, но пустит его. Можно связаться с ним из автомата с улицы Горького? Ещё не так уж поздно. Всё-таки суббота сегодня.

Что он наделал?!

Мать открыла очень быстро.

– А где Дима?

– Они с Аглаей ещё немного погулять решили.

– Что значит, решили погулять? Ты знаешь, сколько времени? Они во дворе? – взбеленилась Светлана.

– Да. Они во дворе. А я что-то продрог и устал.

– Иди отдыхай. Я тебе постелила. У Димки на раскладушке. Сейчас я оденусь и спущусь за ним. Ишь ты! Гулять он вздумал! – Светлана Львовна нагнулась и достала из обувного шкафа сапоги.

– Не надо, мама! – Арсений взял её за локоть. Потом отпустил. Светлана Львовна вопросительно смотрела на него. – Он сегодня заночует у Аглаи. Так будет лучше. Ему нужно время, чтобы всё пережить.

– Что пережить? Что случилось? На вас напали? Ты пьяный? Ты его напоил? Вы выпили? Ему плохо? Говори! – завопила женщина.