Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

кое-что. Если знать, чем не навредить. Я за свою жизнь успел узнать и на себе, и на других, чем человек может себе навредить — и очень серьезно. А вот дальше… Если медицина только и может, что не навредить жизни — та сама без посредников разберется. В противном случае — смерть и сама без нее свое дело сделает. В общем, это значит: по большому счету Гиппократ этот понимал не больше, чем смотритель богоугодных заведений Хлопов Лука Лукич: «Человек простой: если умрет, то и так умрет, если выживет, то и так выживет». К этому, впрочем, стоит отнестись спокойно — не только из любви к русскому классическому слову: классика на то и классика, чтобы, отстаиваясь, просто оставаться классикой, т. е. собой и только, не принося никакой дальнейшей практической пользы, всего-навсего занимая свое, а не чужое место, как стоит себе Парфенон и стоит, и больше ничего, от него именно это и требуется, именно здесь стоять и ничего больше, — но и исходя из совокупного опыта человечества, потому что умирали за многие тысячи лет, сколько бы ни не навредил (или наоборот) им Гиппократ и все его преемники, умирали за многие годы многие люди. Со времен Гиппократа и даже ранее умерли все, кто все это время жил, а умер не позднее сегодняшнего утра. Включая, между прочим, самого Гиппократа. То есть с медицинской точки зрения «не навреди» и «положи с прибором» — полные синонимы.

Совокупный опыт человечества требовал незамедлительно поднять Гиппократа и тех, кто клянется его именем, на смех. Не вылечить, но и не умертвить — хо-хо! хе-хе!! га-га-га!!! — не умертвить, но и не вылечить! Это того стоило, чтобы клясться. Чтобы и невинность соблюсти, и капитал приобрести.

То есть, всего-то не ускорив процесс умерщвления, если ты уже видал виды и знаешь, чем его можно, при желании, донельзя быстро ускорить, — и только вот этого избегая? Вот интересная клятва, да? Вот величайшие слова величайшего врача, поднятые на знамя врачами всех времен и народов!..

А тем временем по палатам по-прежнему разносили иллюстрированные журналы, чтобы все, кому ничего, кроме диетической пиши в малом количестве, нельзя, — чтобы мы чувствовали себя как дома:

«Leben in Haus»:

Баранина с костью — 1,4 кг, масла — 3 стол, л., 2 головки чеснока, 1 ч. л. фенхеля, тимьян, розмарин, мята, кервель, соль-перец, 6 луковиц шалот, 125 мл красного вина, 400 мл овощ, бульона, маленьких картофелин — 750 г, 1 пучок моркови, 175 мл оливок, масла, 1,5 ч.л. лимон. Цедры, 2 ч.л. меда, 300 г. горошка, 3 ст. л. лимон, сока.

Духовку разогреть на 180. Мясо посолить-поперчить, обжарить в кипящем масле, добавить все специи и лук-шалот, влить вино и бульон. Тушить 1 час 15 минут при низкой темп. Картофель целиком с 2 ст. л. масла 25 мин., морковь тушить с медом, тимьяном и 6-ю ст. л. воды — 12 минут. В 1 ст. л. слив, масла тушить горошек с цедрой — 5 минут (для желающих придать блюду «английский акцент» — сюда же — мяту). Сюда же подмешать 2 ст. л. слив, масла и 1 ст. л. лимонного сока. 2 ст. л. слив, масла смешать с 2 ст. л. лимон, сока, солью-перцем. Соединить все. Мясной сок уварить до половины, добавить слив, масло — и облить все.

Каково? Сравнительно неплохо, правда ведь? Не хуже предыдущего рецепта, согласны? Особенно если иметь такую особенность моей кулинарной апперцепции, что при чтении рецепта того или иного блюда — у меня во рту мгновенно появляется вкус этого блюда, а в ноздрях — его аромат. Такая вот разблюдовка, да.

…Нет, упаси меня, Боже, от снедей. Сохрани мой разум от обжорства. Утончи мою душу, уведи ее от велений гортани и желудка. Не остави мое сердце в лености от объядения без сытости. Обращаюсь к тебе с дивными молитвенными словами преподобного старца Силуана Афонского: «Ты украсил небо звездами, воздух — облаками, землю же — морями, реками и зелеными садами, но душа моя возлюбила Тебя и не хочет смотреть на этот мир, хотя он и прекрасен. Только Тебя желает душа моя, Господи. Твой тихий и кроткий взор я не могу забыть, и слезно молю Тебя: приди, и вселись, и очисти меня от грехов моих. Ты видишь с высоты святой славы Твоей, как скучает душа моя по Тебе».

Да, так: скучает по Тебе. И это не скука. Это высокое томление духа; без него человек не человек, а неизвестно кто. Просто тот, кто скучает.

Время в больнице, в сотый раз повторяю вам, тебе, себе — это другое время; нет, не так — это не совсем чтобы время; это такое время, которое съедает само себя — ты ушел вроде и не в сон, а глянул на часы — и часа эти два с половиной куда-то подевались, а куда, спрашивается, когда ты и глаз не смыкал… я хочу сказать, что пока мы в этом земном времени, то оно вроде и отсчитывается, как ему положено (кем? уж кем-то наверняка, не просто же так) здешними минутами и часами; но поскольку у каждого тут свой шанс загреметь под упомянутую третью часть сонаты номер два си-бемоль минор оп. 35 Шопена, то случаются разные перфорации, друзья мои, внимательному человеку указующие на то, что ясно было и так одному безумцу: «Никакого числа», — и: «Между днем и ночью». Нам же и безумцами быть необязательно — наоборот, надо привлечь всю ясность разума, чтобы придумать иные, более точные и тонкие определители времени, чем — секунды, минуты, часы, сутки и тэпэ. Нет, оставить их, они пригодятся, но параллельно с ними выработать другие. Иного, куда более точного порядка.

…Так вот, раздали нам вместе с побудкой от полноты германского духа «фрише люфт». Главное, что я слышал в немецких клиниках, даже в палатах с бронхитом-плевритом (а я и там бывал): «Фрише люфт!». И окна настежь. Якобы Гете умирал со словами: «Больше света!» Но если и так, одно дело умирать при большем свете, а другое — пневмонику — при свежайшем воздухе.

Кстати, о Гете. Покойный, как известно (или лучше опять-таки: «Говорят»? ведь смерть — серьезная штука, серьезней нету, и что большую ответственность налагает на разносчика сведения о смерти — «как известно»? Но кому известно? От кого известно? Или «говорят»? но кто говорит? Неизвестно, кто? Тогда зачем ты это разносишь дальше? Да, это вопрос: как известно — или: говорят? Серьезный вопрос, пока оставим как есть, а там поразмыслим),