Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Какой-то низенький человек радостно семенил рядом с толпой, тыча толстым, коротким пальцем и подсказывая белым:

— Вот этого возьмите... И этого тоже. Красное начальство. Главные подстрекатели.

Белые хватали людей и отталкивали их в сторону. Теперь это уже были пленные, заложники.

— Кто это? Что за человек? — то и дело раздавалось в толпе.

— Это сыщик Киан... Настоящий палач, хуже собаки...

Старая женщина, раскачиваясь, баюкала ребенка. Малыш плакал, и женщина безуспешно пыталась успокоить его:

— А-аю... агошки, ба-а-ю, баюшки... За себя я не боюсь. Что с меня взять. Но этот ребенок, невинное дитя. Да как на грех еще и не свой, а старшей дочери. Ой, господи, что же с ним будет... А-аю, а аю...

Около церкви всем было приказано остановиться и стоять с поднятыми руками. Но долго так не простоишь, и затекшие руки безвольно опускались...

СКВОЗЬ ТЕРНИИ

I

Еще вчера Миркку с санитарами приходила сюда за ранеными. Вон там, в самом конце улочки, возле большого сарая, стояло два орудия.

Во дворе старого двухэтажного деревянного дома они перевязывали раненых. В верхнем этаже жили, а внизу держали дрова. За домом начинался двор и огороды. Во дворе на веревках сохло белье. Миркку показалось странным, что в разгар боев еще кто-то стирал и сушил белье.

Нагибаясь под веревками, они перенесли через этот двор двоих раненых. Один из них — русский солдат, а другой — парень из Котки. У русского была перевязана нога, а у финна в левом боку зияла огромная кровоточащая рана. В школе, куда их доставили, врачам не удалось остановить кровотечение у парня из Котки, и он скоро умер.

В тот самый момент, когда Миркку перевязывала во дворе этих раненых, снаряд угодил в дом, разрушив крыльцо и выбив окно. Теперь орудия молчали, и это казалось удручающе жутким после вчерашнего грохота.

Под утро, в холодных предрассветных сумерках, Миркку и Тойво этим же путем выбирались из города на лед Нясиярви. Сначала они попытались пройти через озеро Пюхяярви, но там дорога была уже перерезана: на островах и на льду белые выставили свои посты. Поэтому Миркку и Тойво пришлось двинуться в обход, дальней дорогой.

Миркку сильно устала. На несколько минут они остановились отдохнуть. Она взглянула на пепельное, грязное лицо Тойво и подумала: «Бедняга!..» Словно угадав мысли Миркку, Тойво отвернулся и сухо сказал:

— Пошли.

Боковыми улочками и дворами они пробирались на скалистую гору Нясилинна. Оттуда им надо спуститься на озеро. По ту сторону Нясилинна проходит железная дорога. Она, конечно, охраняется, но перечти ее они должны. Много выхода у них нет.

Алма-София не захотела уйти из города. Миркку было жаль расставаться с ней, но отделиться от роты Ялонена она не хотела. Поэтому девушка была благодарна Тойво, что он пришел за ней.

Миркку и Тойво буквально дрожали от холода. Карабкаться в гору по скользкой тропе было очень тяжело, но в самых трудных местах Тойво помогал Миркку.

— А ты без варежек? — удивился он. Маленькая рука девушки была холодной как лед. Тойво протянул Миркку свои варежки: — Возьми, а то руки отморозишь.

Незамеченными они переползли через железнодорожную линию и под прикрытием береговых складов проскользнули на берег Нясиярви. Там они присоединились к группе красногвардейцев, отходивших из Тампере по льду пока еще свободного простора Нясиярви. Пару часов брели по заснеженному озеру, а потом поднялись на берег, на дорогу. Но идти дорогой было опасно, и красногвардейцы свернули в Лес. Так они миновали несколько хуторов и сел, в одном месте пересекли железную дорогу. На третий день, измученные и чуть живые, вышли к какому-то полустанку.

Там уже скопилось много народу. У всех была одна цель — добраться до Рийхимяки, но поезда не ходили.

На полустанке Миркку встретила Яли и многих других из Турку. В зале ожидания все скамейки были заняты. Люди лежали и сидели, кто как, утомленные, безвольные.

Юкка пристроился на краешке скамейки у самого выхода. Мысли были невеселые, да и усталость прямо валила с ног. Хотелось вытянуться и заснуть хотя бы на часок, чтобы прекратилась боль в груди.

На скамейке напротив Юкки обедали Карпакко, Анстэн, Яли с Тойво и Кярияйнен с Фингерусом. Чуть поодаль от них сидели братья Вяхяторппа возле чайника с кипятком. Здесь же была и Миркку. Она то и дело поглядывала на земляков.

— А ведь в смерти ничего особенного нет, — рассуждал Анстэн. — Обычное дело. И между прочим, никогда еще у нас в Финляндии не умирали с таким спокойствием, как теперь рабочие умирают за свое правое дело...

Анстэна слушали с некоторым удивлением. Зачем он говорит о смерти? Надо жить и добраться до дому. Впереди еще много схваток, и надо победить, перкеле! Иначе им несдобровать. Это понимали все.

Намазав маслом толстый ломоть хлеба, Фингерус разглядывал его с таким видом, словно хотел сосчитать, сколько раз ему придется откусить. В другой руке он держал большую кружку с кипятком. Взглянув на Анстэна, Аки проговорил:

— Я хоть сию минуту готов умереть за идею. Мне всё равно когда умирать. Я такой человек. Не веришь? — спросил он, повернувшись к Анстэну. Аки откусил изрядный кусок и принялся жевать. Глаза его дерзко, с вызовом смотрели на старика. Все ждали, что будет дальше. Фингерус не заставил долго ждать:

— А мне на самом деле все равно. На ковре, например, меня еще никому не удавалось положить на лопатки. И людям бывало смешно и интересно, когда такой тщедушненький человек, как Эйкка, подминал меня под себя... И я знаю, что нет и не будет человека, которого нельзя бы сбить с ног. И так будет со всеми этими проклятыми лахтарями. Вот увидите. Попомните тогда мои слова, мол, прав был Аки Фингерус...

Он откусил еще кусок и отхлебнул из кружки.

— А пока надо драться, и еще не сказано, чья возьмет, хотя они и всыпали нам в Тампере. Черт возьми, раздобыть бы только где-нибудь хороший пулемет!

Свой пулемет им пришлось оставить, и это сильно огорчало Фингеруса.

Поезда на полустанке так и не дождались. Тогда Юкка предложил своим: «Пошли пешком...» Особого восторга это не вызывало, но делать было нечего. Люди начали подниматься, поправляя одежду и подтягивая ремни.

Высокое темное небо, распластанное над землей, казалось дырявым — столько мерцало звезд. Они будто нарочно высыпали на небо, чтобы этой