Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

и лошади большая редкость, что разбойники будут пешими оборванцами, но хочется если не добычи, то хотя бы развлечения. Уж больно скучно ехать. Утешают короткие переходы, двадцати пяти километров в день, и здесь не жарко, а по ночам даже холодновато.

На четвертый день проехали мимо большого озера Маром. Берега поросли высоким тростником. Много птиц. Когда они взлетели, вспугнутые кем-то, показалось, что закрыли все небо. На ночь расположились в деревушке километрах в трех от него, и я смотался верхом, искупался сам и помыл коня. Нам обоим вода показалась холодной. Заодно подстрелил пару селезней с красивыми зеленоватыми перьями на голове и шее. Подумал, что здесь, наверное, хорошая рыбалка. Рядом на небольших ровных участках и террасах поля, огороды и сады. Если бы у меня было желание спокойно провести годы, которые отведены в этой эпохе, лучшего места не найдешь.

Вернувшись, поделился добычей с коллегами и хозяином каравана из шестнадцати ослов, который нанял меня за три серебряных сорских шекеля, которые весят по семь целых и семь десятых грамма. На аверсе изображен Мелькарт, бог-покровитель Сора, на реверсе четыре квадратные вмятины. По весу это больше, чем платил мне Натан, и кормежка лучше. Вдобавок купец выдает каждому на день грамм по четыреста белого вина, кисловатого, прошлогоднего. Я разбавляю его водой в небольшом кожаном бурдюке один к одному и цежу целый день. Настроение поднимает, и в жару чувствуешь себя лучше. После каждого приложения к бурдюку почему-то вспоминаю Францию начала двадцатого века. Наверное, кислое вино, хорошее настроение и эта пока не существующая страна ассоциативно как-то связаны в моем мозге, или просто хочется вернуться туда, где был счастлив.

На западном склоне горной цепи климат тоже жаркий, но очень влажный. Из-за этого сильно потеешь. Я нашел маленький гладкий камешек, который гоняю по рту, чтобы не хотелось пить. Если приложишься к бурдюку, через пару минут всё выпитое появится на коже в виде ядреных капель пота. Начинаешь понимать выражение «в собственном соку». Здесь чаще выпадают дожди, и по ночам обильно оседает роса на камнях, поэтому много ручьев и речушек, стекающих в море. Дорога всё больше шла вниз. Впереди было видно бирюзовое море, бесконечное и пустое, ни одного суденышка. Может быть, плавают вдоль берега, но нам пока не видны.

Город Сор, расположенный на островке возле берега, не изменился с момента моего предыдущего посещения. Да и куда ему меняться, если места нет на маленьком клочке суши⁈ Немного разросся пригород, расположенный напротив на материке. По мере приближения к Сору начали попадаться оливковые сады и виноградники, расположенные на пологих склонах. Ягоды еще зеленые, что за сорт не поймешь. Обычно принадлежат грекам, которые вместе с собой везут по всему миру виноград и оливки. Где растет хотя бы одно из этих растений, там растут и греки.

Постоялый двор, на котором разместился наш караван, находился рядом с берегом моря в поселении под названием Усу. Большая часть привезенного будет переправлена на остров. Со мной рассчитались сразу. Видимо, знали, как мы тряхнули купца Натана. Эта история пару дней гуляла по Дамаску. Некоторые горожане даже приходили посмотреть на жадного купца. Самое забавное, что Натана это внимание льстило. У каждого свои минуты славы.

Поскольку собирался задержаться в Соре на несколько месяцев, хозяин каравана свел меня с аборигеном, который сдал мне в пригородной слободе небольшой домик с комнатой, кухонькой, кладовой и отхожим местом, ограждавший с четырех сторон маленький дворик, в котором с трудом помещался еще кто-нибудь вдобавок к Буцефалу. Мебели никакой, если не считать сложенные из камня два широких ложа у противоположных стен, застеленных старой ячменной соломой, между которыми проход лишь немного шире, чем в купе поезда. В отличие от вавилонского жилья, низкая арочная входная дверь в высоком дувале вела с улицы сразу во двор. Сдавалось помещение за пять шиглу в месяц вместе со служанкой-рабыней, одной из трех на выбор. Они все были далеко не красавицами, поэтому я выбрал самую молодую по имени Уммала. Оплатил я бартером, сбагрив коня за пятьдесят шиглу. Ездить тут все равно некуда. Финикийцы, как и скандинавы, предпочитают путешествовать по морю, потому что дороги по горным склонам здесь такие же паршивые. Договорились, что окончательный расчет произведем, когда буду съезжать. Уммала, которая, как догадываюсь, оказалась самой болтливой из трех, предложенных мне, через пару дней поделилась новостью, что Буцефал был перепродан за шестьдесят два шиглу и забит на мясо, кожу, конский волос и даже копыта, из которых сварили клей. Рабыня по несколько раз в день ходила с глиняным кувшином за водой к небольшому бассейну, куда стекал ручей с гор, и возвращалась с полной пазухой сплетен и слухов. Как предполагаю, компенсировала ими маленькие сиськи. В постели была хороша. В темном помещении, где лицо не разглядишь, представлял, что со мной одна из бывших красивых женщин — и получал удивительное удовлетворение.

Глава 10

Хозяином свободного стапеля для постройки «круглых» судов и корабелом был Абиэла — пожилой мужчина с выпирающим животом, как у беременной женщины. Нос имел длинный и мясистый. Совал его везде и, если что-то было не так, хватался левой рукой за длинную густую бороду, черную с сединой, и начинал дергать ее и орать цветисто, но недолго. Почему борода до сих пор цела, загадка для меня и не только. Носил Абиэла греческий хитон из шерстяной ткани, скажем так, среднего ценового диапазона. Эта одежда, как я заметил, все больше входит в моду на побережье Средиземного моря. Местным отличием был широкий пояс из ткани, за который засовывали всякую ерунду, чтобы руки были свободны. Волосы на голове подстрижены средне и перехвачены ленточкой из красной льняной ткани, сильно вылинявшей. Как догадываюсь, на нее пошли остатки отреза, из которого жена сшила платье. Она однажды пришла в сопровождении рабыни посмотреть на то чудо-чудное (в уничижительном смысле этого выражения), что строили по моим чертежам. На голове у нее была черная сетчатая шапочка с мелкими тусклыми жемчужинками. Нижняя туника с длинными рукавами из белой прозрачной египетской ткани с золотой канвой понизу, а сверху вторая из красной льняной с вышивкой желтыми нитками в виде растительных узоров, широкая, собранная складками и перехваченная широким кушаком золотого цвета, вышитого красными нитками, на котором по центру на двух золотых цепочках висела маленькая черная кожаная сумочка. Обута в коричневые кожаные сандалии, завязанные над косточками. В ушах массивные золотые сережки, на шее три переплетенные золотые цепочки, на