Зловещие топи - Виолетта Орлова

до самых внутренностей, а клипсянин, оцепеневший и безвольный, все никак не мог заставить себя подняться. То беднягу нещадно мутило, то ему в полубреду казалось, что по дороге проезжают шумливые повозки, которые непременно задавили бы его, ибо он беспомощно распластался прямо по центру проезжей части. Но, к счастью, Разбойный тракт пустовал, крики диких тварей тоже стихли, и создавалось впечатление, будто Артур был здесь единственным живым существом.

Впрочем, в подобном определении и то приходилось сомневаться: настолько жалким и обессилевшим он теперь выглядел. Его роскошный черный фрак едва ли спасал от пронизывающего ветра, а франтоватые актерские штаны со звездами, хоть и будучи шерстяными, почти не согревали. Прошло немало времени, прежде чем Артур почувствовал себя лучше. Когда стеснение в груди отступило, равно как и тошнота, клипсянин, превозмогая себя, поднялся на ноги. К своему огромному удивлению он заметил неподалеку на земле какое-то черное тряпье, наполовину занесенное снегом. Подойдя к предмету и хорошенько рассмотрев его, юноша понял, что это не что иное, как теплая бурка из войлока – весьма распространенный элемент одежды для жителей степей. Удивительный подарок пришелся как нельзя кстати – без теплой одежды Артур бы околел от холода, не пройдя и нескольких единометров.

Впрочем, от кого же был сей замечательный дар? Юноша наморщил лоб, припоминая. В «Славном послевкусии» ему пришлось так плохо, что он с трудом воссоздавал в своей голове минувшие события. Прошлое бурным вихрем унеслось вместе с бродячим цирком, оставив позади себя лишь смутную горечь и ощущение свершения чего-то непоправимого. Неужели добрый Уткен кинул ему вслед этот плащ? Его друг позаботился о нем даже в такой малости.

Накинув на плечи бурку и с удовольствием отмечая про себя, как тело начинает согреваться, Артур медленно побрел по дороге, ведомый многочисленными следами, оставленными повозками бродячего цирка. Какие-то неспокойные мысли занимали его голову; они кружили подобно докучливому снегу. Призрак голодной смерти подгонял его, заставляя бежать вперед, страх властвовал над его разумом. Вдруг он не дойдет до Полидексы, замерзнет насмерть в этой глуши, либо же околеет от голода? Несмотря на трусливые опасения за собственную жизнь, во время своего упрямого и упорного продвижения юноша не оставлял основной мысли о том, что все прочие тревоги мелочны, суетны и не заслуживают пристального внимания к себе.

Но вот Артур нерешительно замер на месте, оглушенный и пораженный, ибо в этот самый момент он вдруг явственно осознал, каким же подлецом он совсем недавно показал себя. Мало того, что он подозревал друга не пойми в чем, не доверял ему, так еще и по вине его одного бедный Четверка остался во власти одержимого управляющего! Юноша в безутешном отчаянии стиснул зубы и устремил свой взор, полный боли и искреннего раскаяния, в ночное небо, где загадочно мерцали звезды. Страх перед Тенью совсем затмил ему разум, повлиял на его способность трезво рассуждать и, главное, доверять друзьям! Ведь с самого начала было ясно, что Четверка не виноват в произошедшем с Азором! И вовсе не потому, что Артур обладал какими-то неоспоримыми доказательствами его невиновности; нет, как раз-таки последних, увы, не имелось. Правда заключалась лишь в том, что Уткен вел себя по отношению к нему как настоящий друг, а друзьям принято обычно доверять. Он не только помог ему выбраться из смертельно опасной передряги, рискуя собой, но еще и смог простить – за недоверие, страх и полное безразличие. На первый взгляд трусливый и жалкий, Четверка доказал, что, по сути своей, является куда более благородным, достойным и отважным, нежели сам Артур! Уткен терпеливо ждал, доверял, надеялся на ответные дружеские чувства, которые, подобно загнившим семенам, так и не проросли в сердце Артура. Клипсянин почувствовал, как вместе со снегом по его щекам катятся слезы жгучего стыда и раскаяния.

«Как все исправить?!» – захотел было юноша крикнуть в черное небо, однако вместо членораздельной фразы из его горла вышло какое-то сдавленное отчаянное рыдание. Между тем, от ответа на этот важный вопрос теперь, казалось, зависела вся его дальнейшая жизнь. Все его спасение крылось в этих трех словах, по отдельности значащих столь же мало, сколь для истерзанного болью сердца значат бездушные утешения.

Артур сам не знал, кому он пожелал адресовать свою отчаянную мольбу – единорогу? Да, весьма вероятно. Много раз юноша обращался к своему крылатому другу, впрочем, не надеясь уже на получение ответов. Но отчего-то сердце его не переставало надеяться на то, что неспособность услышать ответы вовсе не означает, что их не имелось вовсе, просто, возможно, они были облечены в какую-то иную форму. Вот и теперь вдруг Артур почувствовал, как тело его наполняется силой и энергией, мысли просветляются, опечаленный дух приободряется.

Небрежным движением стряхнув с волос снег, клипсянин уверенным шагом продолжил путь. В сердце его забрезжила надежда на то, что он рано или поздно исправит свою ошибку, найдет бродячий цирк, поможет Уткену, вымолит у него прощение. Ведомый благочестивыми порывами, юноша как будто обрел всю необходимую для длительного похода силу.

Впрочем, пару раз он все же останавливался, отдыхал, после чего вновь упрямо шел вперед, покуда не наступило утро и сквозь плотные тучи не забрезжило долгожданное солнце, окончательно прогнав тьму. Путь был долог и труден, но вот, наконец, перед уставшим взором Артура замаячили знакомые пейзажи.

Кряжистые деревья исчезли, только самые упрямые и выносливые из них продолжали по обе стороны закрывать Разбойный тракт от чужих глаз. На смену им пришла бескрайняя вольная степь, такая уже знакомая и родная. Вновь встретившись с нею, Артур ощутил в сердце своем приятное томление, как перед долгожданным свиданием с дорогим другом. Выпавший за ночь снег успел растаять – в районе Полидексы явно было теплее, нежели в затерянном среди болот Доргейме; ветер дул южный – он приносил из теплых благодатных краев душистые ароматы трав. Волнами уходила вдаль прекрасная многоликая степь, показывая миру пожелтевшие дикие растения, еще не успевшие сгнить от влаги. В этом бесконечном цветном океане безмятежно купались птицы, еще не принявшие окончательно того факта, что в их края пришел смрадень. Но, быть может, он вообще сюда не дойдет; снег в Полидексе был такой же диковинкой, как для беруанца – песчаная пустыня. В голубом небе зависли хищные ястребы, выслеживая степных сусликов, вздумавших покинуть свои норы.

Воодушевленный встречей со степью, Артур шел еще несколько часов кряду, покуда, наконец, не понял, что его нещадно шатает от усталости и голода, а в глазах мутится. Еще один непосильный рывок – и перед ним заманчивыми