Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Он объездил летние города на юге, к западу от равнин; бывал в городах, которые напрямую торговали с Западными землями, и на Восточном побережье, где ему неизменно пригождалось знание малораспространенных и сложных для понимания островных языков.

Может, это делалось намеренно, а может, ему просто везло, но вот на север дальше Ялакета Оту никогда не посылали и в зимние города он не заезжал.

Так продолжалось до сегодняшнего дня.

– На севере неспокойно, – проговорил Амиит, убирая в рукав последнее из вскрытых писем.

– Слышал, – ответил Ота. – В Мати начался переход власти.

– Амнат-Тан, Мати, Сетани… Везде что-то назревает. Купи-ка ты себе одежду потеплее.

– Не знал, что Дом Сиянти ведет в тех краях активную торговлю, – как можно беспечнее произнес Ота.

– Сейчас – нет, но в будущем – вполне вероятно. И не торопись со сборами: я жду вестей с Запада и раньше чем через месяц на север тебя не пошлю. Так что есть время спустить все заработанное. Или ты… – Распорядитель прищурился и изобразил ожидание отказа.

– Просто холода не люблю, – отшутился Ота. – Я ведь вырос в Сарайкете, а там и вода-то никогда не замерзает.

– Да, жизнь не сахар, – сказал Амиит. – Если хочешь, могу послать кого-нибудь другого.

«Ага, и всем станет любопытно, почему это я вдруг отказался», – подумал Ота и принял позу, говорящую о готовности выполнить поручение.

– Не надо, я справлюсь… Тепло одетый – тем более.

– Ну, летом на севере не так уж и плохо, – сказал Амиит. – Это зимой там от мороза у любого яйца зазвенят.

– Вот зимой и посылайте кого угодно, только не меня.

Они обменялись еще парочкой доброжелательных шуток, и Ота ушел, сказав напоследок, что в случае надобности его можно найти на постоялом дворе Киян.

Остаток дня Ота провел в чайной на окраине складского квартала – беседовал со старыми знакомыми, обменивался новостями в надежде услышать, что и как в Мати, но, по слухам, там все было по-прежнему – старший сын хая отравлен, а два его брата подались в бега. Никто не знал, где они и кто из них начал традиционное кровавое соперничество за отцовский престол. О шестом сыне хая в разговорах упомянули всего лишь пару-тройку раз, но для Оты его старое имя звучало как предвещающие грозу далекие раскаты грома.

Когда он, размышляя, возвращался на постоялый двор, в кроны деревьев уже проникла тьма, а на улицы опустились сумерки.

Да, отправляться с заданием в Мати рискованно, но и отказываться тоже небезопасно. Тем более без особой на то причины.

Ота умел различать, когда обычные слухи и домыслы становятся особенно интенсивными. Скоро изо всех городов и поселений помельче десятками пойдут донесения. И если кто-нибудь заподозрит, что Итани не тот, за кого себя выдает, велика вероятность, что его разоблачат и сделают участником нескончаемой, бессмысленной и кровавой драмы, веками сопровождающей переход власти от отца к сыну.

Ота многое бы отдал, лишь бы этого не случилось.

Если он настоящий посыльный, а не притворяется таковым, то отправится на север, выполнит поручение распорядителя и вернется назад.

Да, это самая мудрая стратегия.

А еще по дороге Ота пытался представить, что за человек его отец. И каким был старший брат. И мать… Плакала ли она, когда отсылала своего мальчика в школу, где лишние сыновья из благородных семей либо становятся поэтами, либо навсегда лишаются титула?

Ота вошел на постоялый двор, и ход его мыслей прервали доносящиеся из общего зала громкие разговоры и смех, звуки музыки и запахи жареной свинины, печеного ямса и сосновой смолы.

Как только Ота переступил порог, Мани всучил ему глиняную пиалу с вином и увлек к скамье возле огня.

В зале собралась большая компания: купцы из крупных городов, фермеры из предместий и те, кто просто еще не решил, где осесть. У каждого было свое прошлое, они много чего могли рассказать. Главное, выбрать подходящий момент и задать правильный вопрос.

Позже, когда воздух, казалось, нагрелся не только от огня в очаге, но и от жарких споров, Ота увидел в противоположном конце зала Киян. Она была в строгих одеждах хозяйки постоялого двора, волосы убраны назад, но лицо и расслабленная поза говорили о том, что она довольна собой, сознаёт, что это ее место, и гордится доставшейся ей судьбой.

Глядя на Киян, Ота вдруг почувствовал такое острое желание быть рядом с ней, что даже дыхание перехватило. Но это совсем не было похоже на обычное влечение, к которому он давно привык.

Он вообразил, как испытывает такое же довольство собой и сознаёт свое место в этом мире.

Киян повернулась к Оте, как будто он с ней заговорил, и чуть склонила голову набок – не какая-то формальная поза, но определенно вопрос.

Ота улыбнулся в ответ. Да, похоже, она предлагает ему настоящую жизнь и достойное будущее.

Накануне очередной схватки в войне, которую Семай Тян вел всю жизнь, с его обычными, лишенными всякого смысла снами происходило одно и то же. Какая-то мелочь проникала в сон и заполняла его ужасом, грозившим никогда не закончиться.

В этот раз Семаю снилось, будто он гуляет по уличной ярмарке в поисках прилавка, где продаются его любимые лакомства. И вдруг рядом возникает девушка. Семай смотрит на нее, и его затуманенное сном сознание начинает сопротивляться. А девушка протягивает к нему руку, и ладонь у нее зеленая, как сочная летняя трава.

Семай проснулся оттого, что не мог закричать во сне.

Он встал, тяжело дыша, как после долгого бега, надел простые коричневые одежды поэта и прошел в главную комнату своего дома.

Каменные стены чуть порозовели в утреннем свете, холодный весенний воздух пытался одолеть тепло слабого огня в очаге, а толстые ковры под босыми ногами ощущались как мягкая трава на ухоженной лужайке.

Андат ждал поэта за игорным столом. Фишки из белого мрамора и черного базальта расставлены, строй белых уже нарушен – один диск выдвинут в поле.

Семай сел и посмотрел в светлые глаза противника. На разум давила предгрозовая тяжесть.

– Снова? – спросил поэт.

Размягченный Камень кивнул крупной головой.

Семай Тян оценивающе глянул на доску, вспомнил, как происходило пленение, как читались строки, благодаря которым нечто сидящее перед ним обрело форму, – и передвинул черную фишку на пустое поле.

Игра началась.

Размягченный Камень был пленен не Семаем, а поэтом Манатом Дору, и произошло это не одно поколение назад.

Игра в камни была яркой иллюстрацией процесса пленения: постоянно меняющиеся варианты