Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

Она содрогнулась, хватая ртом воздух – и вновь стала самой собою. Широко раскрытыми глазами Эйлан глядела на столпившихся вокруг людей. Во всех лицах читалось благоговейное изумление.

«Ступайте же с миром», – наставлял Арданос. Он удовлетворенно улыбался – и в улыбке его ощущалась толика самодовольства.

«Он так ничего и не понял, – подумала Эйлан. – Он думает, будто это он все устроил…» Но если архидруид не осознает могущества Великой Богини, которой якобы служит, так не ей его вразумлять. Она может лишь положиться на то, что Владычица знает, что делает, и не оставит их Своей милостью.

На протяжении первых месяцев семейной жизни Гай никак не мог избавиться от ощущения, что его брак основан на лжи. Он подозревал, что Юлия не то чтобы влюблена в него, в Гая: ей просто нравится положение замужней матроны. Но молодая жена была с ним неизменно весела, нежна и приветлива, и пока он выказывал ей должное внимание, ее, по-видимому, вполне устраивало его общество. Ему оставалось лишь благодарить богов за то, что в силу своей неискушенности или, может статься, неспособности сильно и глубоко чувствовать, Юлия даже не подозревала, что в отношениях между мужчиной и женщиной должно быть нечто гораздо большее.

Лициний считал, что молодоженам в первый год семейной жизни расставаться ни в коем случае не следует, и устроил Гая на должность эдила[38], ответственного за общественные здания в Лондинии: ведь для продвижения карьеры молодому человеку необходимо было приобрести опыт государственной службы. Поначалу Гай отговаривался недостатком нужных познаний и гадал про себя, не для того ли тесть подыскал ему это место, чтобы Юлия продолжала вести хозяйство отца, но потом обнаружил, что, хотя штат рабов и вольноотпущенников прекрасно справлялся с работой как таковой, для общения с властями им требовался авторитет человека высокопоставленного. Вскорости выяснилось, что Гай, который провел все детство в военном лагере и часто слышал, как его отец решает повседневные проблемы крупной крепости, оказался неплохо подготовлен к новым обязанностям.

– Пока что у вас с Юлией есть возможность пожить вместе – цени это время, мальчик мой, – говаривал Лициний, похлопывая его по плечу, – ведь в будущем вам частенько придется разлучаться, особенно если тебя откомандируют в Дакию или еще куда-нибудь на дальние границы. – Оба знали: путь к высоким постам лежит через всю империю; долгосрочные должности провинциального прокуратора или префекта лагеря становились наградой за безупречную службу только в конце карьеры.

В жизни любого молодого человека однажды наступает решающий период: самые важные годы, когда имя, что он себе составит, и связи, которыми он обзаведется, определят, насколько высоко он поднимется. Так случилось и с Гаем. Очень скоро ему предстояло провести некоторое время в Риме: молодой офицер уже заранее предвкушал эту поездку. А пока что он добросовестно пытался разобраться в том, как работает правительственный аппарат в Лондинии – этом уменьшенном отображении имперской столицы.

Год пролетел быстро – никто и оглянуться не успел. Время от времени из Рима приходили тревожные вести. Император добился избрания на должность консула еще на десять лет и на должность цензора – пожизненно, в придачу ко всем прочим своим полномочиям. Патриции угрюмо перешептывались, что это заговор с целью прибрать к рукам сенат, но дальше недовольного ропота дело не шло, потому что на тот момент армия была от императора в восторге: недавно он на треть повысил военным жалованье. Против этого Гай, будучи офицером, нимало не возражал, но было ясно, куда дует ветер. Домициан даже больше, чем его предшественники, считал, что демократические институты Рима – те немногие, что еще сохранялись, – давно устарели, и, само собою, они ему мешали.

Спустя несколько месяцев после свадьбы Юлии с Гаем Лициний нанял учителя – как сам он говорил, главным образом, для Юлии, чтобы она могла поупражняться в греческом и усовершенствовать свои познания в латыни, и Гай, к немалой его досаде, тоже был вынужден присутствовать на этих уроках.

– Ведь если ты поедешь в Рим, тебе будет необходимо бегло изъясняться и по-гречески, и на образцовой классической латыни, на которой говорят в знатных семьях, – объяснял Лициний.

Гай, уязвленный в лучших чувствах, попытался было воспротивиться. Мацеллий некогда настоял, чтобы сын его занимался с учителями с самого раннего детства, так что на латыни он говорил так же бегло, как и на кельтском языке народа своей матери.

– Мне вполне довольно разговорной латыни, – протестовал он.

– Да, конечно, для военного лагеря и разговорная латынь сгодится, – увещевала мужа Юлия, – но поверь мне, к сенату лучше уж обратиться на одном из кельтских языков, нежели на том вульгарном диалекте, который звучит в Деве.

Гай собирался уже было возразить, что он-де говорит на латыни ничуть не хуже Мацеллия, но ведь Мацеллию и впрямь никогда не приходилось выступать в сенате. Пожалуй, ему, Гаю, и впрямь стоило бы усовершенствоваться в языке, на котором говорят образованные люди всего мира, а им был и будет греческий. Впрочем, уроки долго не продлились. К концу лета Юлия забеременела, ее все время тошнило, так что от услуг учителя пришлось отказаться.

Но к тому времени Гай уже использовал любую возможность, чтобы поговорить по-гречески с домашними рабами-греками, в том числе и с Харидой, прислужницей Юлии, которая родилась на Митилини – острове самого Аполлона. А один из вольноотпущенников, работавший под началом Гая, некогда приехал в Британию секретарем предыдущего наместника: он был только рад возможности заработать несколько лишних сестерциев, поправляя Гаю произношение и заставляя его переписывать речи Цицерона как образец безупречного стиля.

Гай твердо вознамерился далеко превзойти жену в познаниях к тому времени, когда Юлия наконец родит и достаточно окрепнет, чтобы возобновить занятия – если, конечно, это когда-нибудь произойдет.

Так прошла зима. К первой годовщине свадьбы Юлию перестала мучить тошнота. Она не воспротивилась, когда ее отец предложил Гаю съездить затравить кабана в лесах к северу от Лондиния, эскортируя богатого сенатора, сколотившего состояние на виноторговле: тот уверял, что проделал такой далекий и опасный путь только ради славной охоты. Лициний в его геройство не слишком-то верил, но знал, что тот обладает немалым политическим весом, и польстил гостю, отрядив ему в сопровождающие собственного зятя.

Юлия не только не обиделась на его отлучку – но даже испытала некоторое облегчение, выпроводив мужа из дома. Подобно большинству мужчин, Гай, по всей видимости, воспринимал любую жалобу как мольбу о помощи. А поскольку помочь жене он не