Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

что даже начал улетучиваться инстинкт самосохранения. Бомбы падали вокруг, но люди уже не бросались в панике к убежищам, просто лежали на кроватях у себя в лачугах. Пугал только газ, да и тот гораздо меньше, чем прежде. Вспышки гриппа после 1942 года повторялись снова и снова, а в 1945 году пришла холера. Это были предвестники великой «микробной атаки». Казалось, что микроскопические организмы прощупывают оборонительные порядки человечества.

Британия и нейтральные страны Северной Европы страдали почти так же остро, как если бы они находились в состоянии войны, несмотря на то, что их не касались воздушные бомбардировки. Лондон и Стокгольм поставляли Европе боеприпасы в долг под проценты, тем самым превращаясь в могучих кредиторов. Такое положение дел привело к кратковременному экономическому подъему в британской метрополии. Когда-то Великобритания была пионером свободной торговли и космополитической мысли. Теперь же английский экспорт сократился до минимума. Бывший мировой кредитор не мог взыскать причитающиеся долги и соответственно оплатить поставки продовольствия в голодающую Европу, чье чрезмерное население еще недостаточно сократилось. Под воздействием безжалостно неэффективного спасения прежние санитарные условия трансформировались в непролазную грязь. Неприятный климат все это многократно усугублял. Первая эпидемия холеры застала Англию в муках голода и гражданских беспорядков. Правда, высокомеханизированная армия жестко и результативно их подавляла. К тому же сказывались сильные народные традиции, связанные с уважением к субординации и общественной стабильности. Никогда, со времен Черной смерти XV века, Британские острова не сталкивались со столь убийственной эпидемией. Все пребывали в убеждении, что чума навсегда ушла из нашего мира. Между тем холера явилась только началом периода повсеместного инфекционного разгула.

Медленно, но верно по Европе распространялся мятежный дух. Растущее отчаянное неповиновение, которое в 1918 году фактически и завершило Мировую войну, проявилось в новых формах. Но если раньше война была, в первую очередь, уделом пехоты, то и соответственно массовые мятежи смогли нанести непоправимый ущерб французским наступательным действиям после 1917 года, вывести из войны Россию и привести Германию к окончательному краху. Теперь же бунт не приводил к настолько разрушительному эффекту. Не осталось слишком больших людских скоплений, подчиненных невыносимой дисциплине и способных широко реализовать «подрывные» предложения. Власть перешла к специальным силам – авиаторам и военным техникам. С помощью несмертоносных бомб и легких газов они могли «справляться с ситуацией» и разгонять массовые митинги, а также «умиротворять» повстанческие районы, используя методы, немыслимые для революционеров на уличных баррикадах конца XVIII века.

Свою эффективность утратили даже забастовки на заводах по производству боеприпасов, потому что автоматизация вытеснила большое количество низкоквалифицированных рабочих. По той же причине загнулась основанная на классовой борьбе пропаганда коммунизма. Ее еще поддерживали девять десятых европейских рабочих и крестьян, но она уже не могла преодолевать естественные препятствия и захватывать контроль над общественной жизнью. Русскую социальную революцию было уже не повторить, потому что условия изменились самым кардинальным образом. Успех большевиков стал возможен благодаря технической отсталости России и отсутствию образованного слоя. Непокорность простых людей в Центральной и Западной Европе могла вызвать и вызывала огромное пассивное сопротивление и местные революционные движения, но им противостояла целая система авиаторов, техников и научных работников, которые узнали от Красной России, какого планирования следует ожидать от пролетариата и руководящих партийных работников. Ученые и техники нового типа могли думать о своих правительствах все что угодно. Важнее другое – эти люди начинали в принципе по-иному мыслить. И они уже не принимали идею демократического коммунизма.

Не без помощи организаторов из России протесты против продолжения войны временно приняли форму прокоммунистических восстаний. В 1947 году в Марселе, Сент-Этьене, Париже, Барселоне, Милане, Неаполе, Гамбурге, Лодзи и Глазго в войсках произошли вооруженные мятежи, достаточно грозные, чтобы поддерживать Советы от недели до нескольких месяцев. Хорошо организованные Советы Гамбурга и Глазго продержались дольше остальных и пали только после значительного кровопролития. Во многих местах разворачивались инциденты такого же характера, но более мелкого масштаба. Формальное приостановление войны стало следствием страха правительств перед всеобщим восстанием. Материальная организация системы разрушалась, а поведение технического персонала становилось все более непредсказуемым. Угрожающий лик классово мстительного пролетария неумолимо приближался к биржевому маклеру, банкиру и традиционному правителю.

Потребовалось еще три года, чтобы закончить последнюю войну. Лондонская конференция 1947 года сделала все возможное для выработки стабильного урегулирования в Европе в соответствии с Версальским договором, но политики и дипломаты все еще были неспособны проявить необходимые откровенность и великодушие. Сохранить лицо для этих существ было важнее сохранения тысяч человеческих жизней. В 1948 году эти безумцы позволили бессмысленной бойне возобновиться.

Весной 1949 года в Праге президент Бенеш добился того, что казалось невозможным: положил войне долгожданный конец. Вместо утомительных переговоров и выработки некоего промежуточного решения он просто предложил «приостановить военные действия без всяких предварительных условий». Каждая держава оставалась на занятых позициях и отказывалась от дальнейшего ведения боевых действий до созыва неуказанной Конференции, которую планировалось созвать позднее. Грипп, холера и желтая лихорадка, прогрессирующее ослабление экономической жизни и новые изменения в отношениях между людьми помешали созыву этой Конференции. Временная приостановка Бенеша превратилась в постоянную приостановку. Формально она продолжается и по сей день.

Глава 10

Бродячая смерть

Тот же недостаток подробного описания, который искажает историю последних войн, становится еще более очевидным в записях об эпидемиях, сделавших невозможным любое возобновление боевых действий. Дневники, письма и другие подобного рода записи вышли из моды. В мозгах иссякла энергия. Казалось, микробы выдернули листы из книг в министерствах иностранных дел и в замешательстве человечества нашли способ восстановить свою давно утраченную империю.

В лучших людских традициях атака началась без объявления войны. Первая наступательная линия состояла из различных видов гриппа, вызывающего лихорадку. Они стали очень заразны, их невозможно было взять под контроль в условиях продолжающихся боевых действий. У воюющего населения снизился коллективный иммунитет.

Сокращенное и неорганизованное питание, а также крах санитарных служб позволили этим инфекциям приобрести невиданный доселе размах. Они убили несколько миллионов человек, а у остальных уменьшили продолжительность жизни. Это уменьшение приобрело даже большую важность, чем показатели смертности. Потом пришли холера и бубонная чума. Еще через пять лет, когда начало казаться, что худшее позади, ударила бродячая лихорадка.

Чрезвычайно неясная болезнь, до сих пор известная как лихорадка павианов в неволе. Вероятно, микроорганизм приспособился к родственной среде обитания в человеческом организме. Возможно, существовал какой-то промежуточный хозяин, который подготовил бациллы к нападению на человечество. Нельзя исключить и другой вариант: предыдущие эпидемии могли нарушить тот или иной защитный элемент в человеческой крови. Мы практически ничего об этом не знаем, потому что врачи и биологи перестали записывать свои наблюдения. Научные работы нигде не публиковались.

Впервые болезнь появилась в окрестностях Лондонского зоологического сада и оттуда распространилась с невероятной быстротой.

Она обесцвечивала лицо и кожу, вызывала сильнейшую лихорадку, кожный зуд, психическое возбуждение и неконтролируемое желание ходить без остановки туда-сюда. По мере того, как жизненная энергия покидала больного, в конце концов, он ложился и умирал. Лихорадка передавалась через воду и через струпья, которые страдалец с невыносимым зудом с себя соскребал. Больные бродили повсюду, а ветер и вода разносили заразу. Восприимчивой оказалась половина человечества. Все восприимчивые заболели, и все заболевшие умерли.

Мощнейший всплеск новой инфекции продолжался восемнадцать месяцев, с мая 1955 по ноябрь 1956 года. Никакого эффективного лечения, равно как и методов профилактики, так и не было разработано. Болезнь исчезла так же внезапно, как и появилась, оставшись неразгаданной загадкой для патологоанатомов. Павианы тоже больше не болеют. В результате сегодня невозможно воссоздать микробную культуру и проводить с ней какие-либо научные эксперименты. Не осталось никакого материала. Похоже, выработались какие-то неизвестные антитела, которые и перебили всех микробов данного вида. Доктор Маккензен считает, что микроорганизм так и не привел к выработке стойкого иммунитета. Болезнь просто тотально уничтожила всех восприимчивых и вовсе не затронула остальных. По мнению данного специалиста, восприимчивость сформировалась в военные сороковые. То есть эпидемия не явилась следствием возникновения каких-либо новых качеств у микроорганизма; микроб набросился