Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

их последствиями стоили человечеству едва ли четверти боевых потерь 1914–1918 годов. При этом научное противостояние достигло более ощутимых высот. В Азии разрушения оказались более основательными по причине варварского уровня противостояния, но даже там боевые потери оцениваются менее чем в девять миллионов. Из них почти пять миллионов приписывались последнему наступлению Японии в 1938 году, тупиковому положению в Центральной Азии и отчаянным боям с гоминьдановскими войсками к западу от Ханькоу с последующим отступлением.

Человек потерпел вполне ожидаемое поражение. Война не поднялась до своего предельного технического уровня. Социальные и политические потрясения, последовавшие за европейским и тихоокеанским конфликтами, значительно превзошли беспорядки 1917–1919 годов, но боевые действия являлись скорее прелюдией, нежели причиной. Новая война, которая, как говорили пророки, закончится массовым убийством человечества техническими новшествами, незаметно переродилась в нищету, грязь политических решений, невыплаченные долги, списанные машины, восстания, партизанские и бандитские конфликты, всеобщий голод и великие эпидемии. Газовая и Воздушная война исчезли с переднего края человеческого опыта. Их затмили голод и болезни. Окончательным победителем в середине ХХ века стал микроб бродячей лихорадки. В 1930 году численность населения на нашей планете составляла два миллиарда человек. К 1960-му погиб миллиард. Причинами тому стали голод, болезни и полный экономический крах. Война унесла миллионы жизней; главным образом, в нескольких крупных сражениях. Мор забрал сотни миллионов, безжалостно пожирая своих жертв днем и ночью на протяжении двух невероятно ужасных лет.

По словам Имхоффа, не существует единой европейской истории Эпидемических и Голодных Пятидесятых годов; существует десять миллионов историй. Различные правительства, созданные в соответствии с Версальским договором, по большей части все еще юридически продолжали существовать в течение всего этого века, но с прекращением денежной политики они стали настолько блеклыми и неэффективными, что перестали влиять на повседневную жизнь. Англичане и французы сами себя ограничили – сосредоточились на сборе налогов, но получалось из рук вон плохо; ситуация несколько напоминала взимание дани доэллино-латинского периода. Правители периодически вмешивались в местные дела, но по большей части пускали их на самотек. Активное сопротивление либо игнорировали, либо пытались найти с ним некий разумный компромисс. К 1952 году британское правительство все еще продолжало выплачивать долги международным кредиторам; во всяком случае, тем из них, которые еще как-то себя проявляли. Сегодня с трудом удается разобраться с записями тех лет. По-видимому, платежи осуществлялись в специальной бумажной валюте, не имеющей реальной покупательской способности. Итальянское и испанское правительства вели себя как настоящие административные органы в зонах ограниченного доступа. Рим сохранял довольно эффективный контроль над треугольником, обозначенным Генуей, Флоренцией и побережьем Средиземного моря, а Барселона и Мадрид поддерживали порядок на большей части Пиренейского полуострова, за исключением советской Испанской Ривьеры, Португалии и Андалусии.

Что-то подобное происходило и в Америке. Благодаря большим расстояниям между населенными пунктами стало легче отделяться. Владельцы железных дорог обанкротились, и это создало прекрасные возможности для создания местных автономий. На этом пути американцы стали первопроходцами. После эпидемии железные дороги свою работу так и не возобновили. Власть Федерального правительства Соединенных Штатов сократилась до Вашингтона, почти так же, как Восточная империя сократилась до Константинополя, но Вашингтон не обладал жизненной силой города на Босфоре и стал просто историческим центром задолго до того, как к 2000 году возродился туризм. Германия, как единое целое, не пережила Польских войн, а Берлин быстро превратился в группу деревень посреди руин, оставленных польскими воздушными бомбардировками.

Таким образом, получается, что мировые политические системы рухнули за какие-то несколько лет. Встал транспорт, нарастал денежный кризис, вырождались военные организации. В этих условиях задача поддерживать социальный порядок автоматически ложилась на плечи региональных лидеров, а те, в свою очередь, вдруг с удивлением обнаружили, что к ним прислушиваются. В Европе, как и во всем остальном мире на протяжении этого необыкновенного десятилетия, города и поселки оказались вынуждены «жить сами по себе». Инфекционные болезни усилили эту насущную потребность. Муниципальные власти организовали медицинскую службу и органы экстренной помощи. Когда мор отступил, органы управления оказались в роли потерпевших кораблекрушение моряков на необитаемом острове; пришлось восстанавливать разрушенную экономическую жизнь. Использовался старый авторитет для новых нужд и старые термины для новых вещей. То тут, то там появлялся энергичный лидер, называющий себя мэром или герцогом, или маленькая, но решительная группа под названием Городской совет или Союз граждан.

Необычные изменения в политической структуре выявили явное противоречие между фактическим и «законным» контролем. В Южной Германии, Польше и Северной Франции преобладало впечатление социальной революции. Соответственно преобладали Советы. Но по структуре они сильно отличались от первоначальных русских Советов. Можно было отыскать коммунистический район, смутно соотносящийся с московской идеологией; и он мог лежать бок о бок с другим, чья местная власть заявляла, что поддерживает национальное правительство в столице. И эти в теории антагонистические системы умудрялись мирно сосуществовать. Люди, называющие себя депутатами, претендовали на власть в Вестминстере, Париже или Риме, подобно варварским вождям раннего Средневековья, которые ссылались на Византию или Рим. В таких условиях было не избежать локальных конфликтов или даже революций, но в столицах их неизменно признавали местными муниципальными перестройками.

По всей разобщенной Европе были разбросаны остатки старого милитаризма: разбитые недоукомплектованные подразделения неоплачиваемых армий с приходящим в негодность оружием и боеприпасами, чей запас неуклонно истощался. Эти формирования состояли из офицеров, которые были солдатами по профессии, и призывников, которых не демобилизовали и которые отказывались от демобилизации, потому что не могли найти никакой другой работы. Офицеров в таких частях было относительно несложно контролировать ввиду постоянной угрозы массового дезертирства. В некоторых случаях эти сморщенные вооруженные силы тесно контактировали со старым законным правительством и с разной степенью успеха проводили налоговые сборы; в других случаях помогали поддерживать общественный порядок или занимались разбоем. Немало было и тех, кто попросту вливался в ряды местной полиции, которая подчинялась мэрам или Советам. В начале шестидесятых даже происходили небольшие завоевательные войны. Старые империи и суверенные государства внезапно появлялись и снова исчезали или становились чем-то другим. После 1960 года появились квазивоенные структуры, которые заключали договора с местными властями на поддержание порядка и даже заявляли о себе как о ядрах Современного государства. Они занимали старые казармы, а иногда и целые гарнизонные городки.

В сороковые годы эти солдаты были еще неопытными новобранцами. В последующие десятилетия те, кто остался в своих старых формированиях, превратились в отъявленных негодяев средних лет в залатанной, потрепанной и дополненной новыми нашивками униформе. Над аэродромами и заводами по производству боеприпасов получали контроль военные коменданты, которые постепенно начинали понимать важность технических работников, потому что только наука и грамотный персонал могли сделать эти приобретения по-настоящему полезными. Офицеры деградировали до уровня пехотинца XIX века и теперь отчаянно нуждались в тех, кто способен поднять цивилизацию.

Иными словами, в это время люди начали пытаться делать то, что спустя столетие делает за них Мировое правительство. В конце Мировой войны и после нее французские торговые палаты восполнили дефицит наличности местными монетами. Эта практика широко распространилась. Сегодня в наших музеях хранятся сотни тысяч образцов импровизированных европейских монет из свинца, никеля, олова и всевозможных сплавов, жетонов или даже деревянных чеков, а также тонны подписанных бумажных купюр, приемлемых для погашения долгов и уплаты налогов на местном уровне, но совершенно бесполезных на расстоянии всего в несколько десятков миль. Местный банковский служащий соответственно пытался эффективно организовать свою местную кредитную систему, сотрудничая с юрисконсультом. В большинстве крупных населенных пунктов все еще существовали типографии, и в течение многих лет местные периодические издания, выходившие ежемесячно или даже еженедельно, печатались на грубой и самой разнообразной бумаге. Правда, зарубежные новости в большинстве случаев являлись не более чем слухами. Крупнейшие агентства прессы обанкротились и умерли. Вышла из строя телеграфная организация.

Радиопередачи вели всего несколько сохранившихся точек. Между тем основная проблема заключалась в прекращении производства радиоприемников. С 1930 по 1970 год «эфир» кое-как сохранялся. В «Исторических записях» есть исследование превратностей почтовых, телеграфных и телефонных сообщений между 1950 и 1980 годами. Телефонная связь между Лондоном, Парижем и Римом, по-видимому, никогда не прерывалась