Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

История подобна индивидуальной памяти в том, что стремится стереть негативный опыт. Высказывание, что счастлива та страна, у которой нет истории, является полнейшей бессмыслицей. Между тем, именно периоды процветания и безопасности оставляют после себя наибольшее количество материала для исторической реконструкции. Мы знаем о веках изобилия в Египте, о величии и завоеваниях Ассирии, придворной жизни в Аджанте и Центральной Азии. Но дни военных катастроф не оставляли ничего, кроме пепла, а годы чумы в этом отношении вообще побили все рекорды. Существует неплохой отчет о Лондонской чуме (1665), написанный Даниелем Дефо (1659–1731). Неосторожного читателя следует предупредить, что изложенные события попросту сфабрикованы гениальным писателем, который не являлся им прямым очевидцем. Существует также картина Рафаэля, изображающая чуму в Риме. Здесь приходится говорить о том же самом. Большинство великих исторических бедствий забирали своих мертвецов и уходили не запечатленными. Что же касается истории, то за эпидемиями всегда следовали социальные и экономические потрясения. На этом этапе Клио снова оживала. То, что происходило снова, имело для нее значение, а то, что мертво, то мертво.

Беззаботное процветание XIX и начала ХХ века оставило нам безбрежную массу записей о людях, которые ничего не знали, – разве что понаслышке, – о страшном опыте человечества. Мы располагаем миллионами романов, писем, дневников, мемуаров, картин и фотографий. Но почти не сохранилось писем, фотографий, книг и газет, которые могли бы пролить свет на 1955 и 1956 годы, которые, безусловно, являлись самыми ужасными в истории человеческой цивилизации. Все записи словно сожрала сама инфекция. Все осталось на откуп нового поколения Дефо и Стивена Крейна.

Описания Кейбла, Ната Дасса, Бодеско и Мартини представляются вполне оправданными. К этим домыслам мы читателя и отсылаем. В деревнях и городах лежали непогребенными мертвые мужчины и женщины. Собаки и кошки их обгладывали. В Индии мертвецов пожирали тигры, в Африке – львы, в Бразилии чрезмерно размножившиеся дикие свиньи. И все кругом кишело крысами.

Не хотелось бы упустить и еще один аспект – хождение инфицированных. Ничто не могло удержать их в постелях или на больничных койках. Больные проникали всюду. Тысячи умирающих странников были расстреляны. Охваченные паникой люди убивали их прямо на улицах. Эта мрачная необходимость сегодня нас ужасает. Так, например, в 1912 году пароход «Титаник» столкнулся с айсбергом и затонул. Те, кто находился в шлюпках, в целях самозащиты били веслами по руках тех, кто, находясь в воде, пытался схватиться за борта. Ужасно! Но в противном случае утонули бы все. В условиях жесточайшего стресса человек переставал подчиняться импульсам социального животного. Невосприимчивые возненавидели грязь и страдания вокруг себя. Лишь немногие медики, военные, священники и полицейские пытались навести хоть какое-то подобие общественного порядка. Кругом свирепствовали мародеры. Среди них были не только мужчины, но и женщины, что, конечно, еще ужаснее.

Но этот кошмар пришел и ушел.

В январе 1957 года последние заболевшие по-прежнему бродили по опустевшим городам. Несчастные вламывались в дома, топтали обглоданные кости или полностью одетые скелеты. Никто еще не мог осознать, что гнев природы закончился и жизнь продолжается.

Бродячая лихорадка завершила газовую войну. Мировое население сократилось вдвое.

Глава 11

Европа в 1960 году

Имеет смысл более детально разобраться в причинах, по которым лоскутное одеяло империй и националистических государств, созданное в эпоху европейского господства, утратило определяющие черты и выработанные традиции, а затем и вовсе отказалось от преданности людей доброй воли. Пустая оболочка прежней формации еще колыхалась в 1933 году; в 1966-м она исчезла. Сначала скомкалась, а потом распалась; осколки растворились без остатка.

Занимаясь общим образованием, сложное взаимодействие личностей и происшествий можно опустить, как мы равнодушно проходим мимо подробностей Великой войны или различных военных кампаний Наполеона, и как Эдуард Гиббон, автор книги «История упадка и разрушения Римской империи» (опубликованной между 1776 и 1788), прошел мимо тысячелетней истории византийской придворной жизни. В наши дни такого рода история стала миной для тех замечательных биографических исследований, которые вытеснили старые романтические произведения из развлечений нашего досуга, как только наше воображение вышло за рамки возвышенной мысли. Все, что нам необходимо для нынешней цели, – это понимание могучих сил, действующих в густых джунглях человеческой реакции.

Человечество живет в ускоряющемся темпе, и основное отличие между упадком римской системы и упадком мирового господства частнособственнического капитализма в ХХ веке заключается в гораздо более быстром наступлении окончательного краха. Вторым важным отличием является гораздо более живое понимание происходящего со стороны вовлеченных масс. Обе депрессии являлись прежде всего имущественными и финансовыми. Кроме того, сказывалось отставание политической и образовательной адаптации, в результате вся система оставалась без руководства. Но если римский кризис брел в темпе лошади по мощеной дороге, то новое падение по всему земному шару пронеслось со скоростью автомобиля. Таким образом, налицо сильно сжатый и скомканный параллелизм. От опустошенной великими бедствиями Римской империи в конце второго века христианской эры до возрождения торговли, производства, искусства и благопристойного поведения прошло более тысячи беспокойных лет; от немецкого вторжения в Бельгию в 1914 году до возвращения к общему материальному процветанию при Воздушной диктатуре после 2010 года прошло всего лишь столетие.

Именно по этой причине мыслительный процесс стал гораздо более интенсивным. Мозг сумел прийти к правильным выводам, находясь в тесном контакте с предпосылками. Первый мировой крах распространялся несколько поколений, каждое из которых не обращало внимания на опыт предшественника; второй – пришелся на одну долгую жизнь. Те, кто помнил относительно стабильное третье десятилетие ХХ века, в 1960 году были еще далеко не самыми старыми людьми. Тот, кто был ребенком в начале гуверовского кризиса, принимал участие в становлении первой международной полиции. Тем самым он улавливал в происходящем объединяющую смысловую основу. Сомнительно, что римский гражданин во времена Империи мог вообще что-либо понимать.

Тем не менее, в обоих случаях происходило параллельное уничтожение старых идей. Стирались границы, разрушались освященные веками традиции, списывались долги и обязательства, исчезали религиозные и образовательные организации, разорялись привилегированные классы, менялась законодательная база и происходило очищение от иллюзий. Обанкротившаяся цивилизация готовилась к радикальной реконструкции.

А теперь выполним своего рода срез мира через 1960 год и рассмотрим состояние населения и результаты его усилий. В свете последующих событий мы можем понять, что уже в середине ХХ века наблюдалось существенное сближение необходимых условий, но вместе с тем и усомниться, что в то время это казалось свершившимся фактом. Цель, к которой стремились фундаментальные биономические силы, везде была одинакова, но особенности широко варьировались в зависимости от географических, этнических и традиционных обстоятельств. Кроме того, интерпретации оказались чрезвычайно разнообразными.

События Эпохи европейского господства мы рассматривали как закономерный результат неконтролируемого и неравномерного роста на фоне политической и культурной атрофии. У людей в значительной мере выросла внутренняя энергия, что выразилось в увеличении численности населения (по данным Вернера Зомбарта, в Европе со 180 до 420 миллионов между 1800 и 1914 годами, несмотря на выраженную эмиграцию). Частично это было обусловлено военными действиями и полнотой индивидуальной жизни. Тем не менее, силы консерватизма и функционального сопротивления, воплощенные в кредиторской и правовой системах, приостановили высвобождение свежей энергии. Во второй раз в истории человечества неадаптируемое качество финансовой и частной организации привело к удушению общественной жизни.

Денежно-кредитная организация достатка в XIX веке во многих отношениях отличалась от римской, прежде всего своей сложностью, но развивалась фактически в том же режиме. Сначала происходило накопление частного капитала, затем разрушительное налогообложение. История повторялась. Европейская система, как и предшествовавшая ей римская, обеднела благодаря насильственному расходованию неожиданной энергии. Потери происходили, несмотря на новые возможности, которые предоставляла наука. Средства расходовались без отдачи. Наибольший объем расходов пришелся на период с 1914 по 1950 год. Потом темпы замедлились.

Новая война оказалась несостоятельной даже в плане разрушительного потенциала. Она свернулась, как только на нее более или менее серьезно надавили. Она не убивала в той степени, в какой могла; именно поэтому читатель жив и скользит глазами по этим строкам. Сражения европейских войн сороковых годов – то есть чисто военные операции – со всеми