Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

или, во всяком случае, не прерывалась надолго. Известие о великом лондонском оползне в 1968 году передали по телефону в Мадрид, а оттуда по радио в Буэнос-Айрес, хотя, возможно, это объясняется возобновлением контроля над морями и воздухом.

После краха мировой торговли быстро исчезли не только радиоприемники. В полной мере это относится и к фотографии. Стал редкостью даже велосипед. Старую надувную шину стали заменять на тонкую твердую резину, которую часто «переделывали» из других видов низкокачественной резины. Исчезло электрическое освещение. Трамвайные системы либо полностью вышли из употребления, либо перешли на конную тягу.

Повседневная жизнь неуклонно понижала собственные стандарты. В британских и французских провинциях остановилось жилищное строительство. Между тем в Берлине и Вене, наоборот, после войны наблюдалось интенсивное строительство. Поскольку население после эпидемии сильно уменьшилось, жилья хватало с избытком. В плане нищеты и грязи европейцы не опустились до уровня китайских или индийских городов. После 1933 года газеты отмечали, что на городских улицах стало гораздо грязнее. Соответствующие службы стали гораздо хуже ремонтировать дороги.

Стало хуже и с одеждой. В течение сорока лет ее количество на душу населения неуклонно сокращалось. Городские массы все чаще облачались в униформу (до 1950 года), которая постепенно утрачивала яркость и элегантность. Люди латали свою старую одежду за неимением новой; лохмотья превращались в обычное явление. Не лучше дело обстояло и с обувью. В довоенной Европе массовое производство согнуло спину старомодного сапожника, и впоследствии он так и не смог полностью разогнуться. Если испанцы еще были кое-как обуты, то французы и англичане либо перешли на сандалии, либо вовсе начали ходить босиком. Зимой это приводило к обморожениям. Обувное производство было худо-бедно налажено где-то в Богемии, но где именно, сегодня не представляется возможным установить. Повсюду наблюдался дефицит головных уборов.

Всеобщий упадок коснулся всех маленьких радостей жизни. Исчез табак. Точнее, он оставался только в нескольких привилегированных районах, где он, собственно, и выращивался. Вымерло массовое производство сигарет. Настоящий чай стал большой редкостью, не хватало сахара. Возросло количество заболеваний, связанных с недостаточным питанием.

Во время Великой войны хитроумные европейцы научились делать нужные вещи самостоятельно. Теперь же им предстояло провести целое десятилетие в условиях трудностей внутреннего управления. Немцы уже были знакомы с понятием «эрзац». В Германии имелись соответствующие технические знания и способные специалисты. В мрачный период всеобщего дефицита это позволяло поддерживать чуть более комфортный уровень жизни, чем в остальном мире. Немцы изобрели заменитель кожи, заменитель хлопка, заменитель кофе и чая, заменитель табака, заменитель опиумных анальгетиков и очень многих лекарств.

На другой чаше весов находились бездельники-ирландцы. До возвращения производства их физические страдания превосходили средние мировые показатели. Сторонние наблюдатели сомневались, что Ирландии удалось выпустить миллион ярдов новой ткани с 1950 по 1960 год.

«Они живут, – писал один из этих наблюдателей, – на картошке и виски и периодически выказывают свое недовольство. Носят одежду из плетеной соломы, живописно свои одеяния раскрашивают и даже хвастаются ими, называя это убожество «возвращением к корням». Согреваются с помощью костров из торфа и навоза, а также жаром взаимной брани».

Все это звучит ужасно по-варварски. Тем не менее, именно этому периоду мы обязаны появлением элегантной – хотя, согласно отчету, недавно обнаруженному в «Исторических документах», и несколько шаткой – Церкви Искупления, построенной на месте Дублинского Королевского научного колледжа, закрытого цензурой в 1939 году за «преподавание биологии в свете, разрушающем Святую Троицу».

Студент должен быть более или менее знаком с изображениями этого периода в чрезвычайно полезном сборнике «Исторические сцены» в ста томах. Вполне возможно, что начитанному студенту попадались на глаза какие-нибудь романы или рассказы, написанные в то время, но что касается промежутка между концом пятидесятых и началом шестидесятых годов, фотографий сохранилось очень мало. После 1955 года у населения оставались фотоаппараты и кинокамеры, но, похоже, совсем не сохранилось пленки. У нас в наличии всего несколько десятков снимков – в предыдущие десятилетия их было в изобилии, – а кинематографических фильмов нет вовсе. Еще сохранились наброски, которые, как правило, выполнялись карандашом. Позднее появились сфотографированные реконструкции этих рисунков.

Имеются шесть интересных снимков, сделанных в Лионе в 1959 году. Похоже, кто-то нашел катушку пленки и смог ее проявить. Одно фото изображает площадь Белькур в базарный день. На других мы можем видеть бронзовую конную фигуру Людовика XIV. До наших дней она не сохранилась. Наиболее вероятно, что ее расплавили, чтобы сдать металл. Мы также можем видеть окна больших зданий, бывших гостиниц и больниц. На заднем плане – выпотрошенные дома. Но само место довольно оживленное. Вероятно, это была ежемесячная ярмарка. Торговали крупным рогатым скотом, лошадьми, овцами, козами и свиньями преимущественно крестьяне, в соломенных шляпах и очень старых пальто либо вообще завернутые в какую-то непонятную материю. Горожане все еще носили одежду тридцатых годов, потрепанную и залатанную. Трое в старомодных цилиндрах, видимо, важные рыночные служащие. На переднем плане бородатый мужчина ведет пару волов, запряженных в автомобиль. На переднем пассажирском кресле сидит полная женщина. У нее в руках клетка с утятами. На заднем сиденье теленок в сетке. Дама широко улыбается в камеру, не подозревая, что по сути общается с потомками.

На другом снимке – соревнование по игре в шары на пустынном железнодорожном вокзале. Это явно праздничное событие; проводятся сразу несколько партий с участием разных игроков. С путей, которые используются для игры, убраны рельсы. С разных помещений сняты двери, но остались надписи «Chef de Gare», «Salle d`Attente», «Restaurant». На одной из средних платформ накрыты два длинных стола, подают простые закуски. На третьем снимке изображена толпа, которая уставилась на руины. Несколько домов только что рухнули вдоль крутого склона в районе, известном как Фурвир. Двое бородатых мужчин в безошибочно узнаваемой униформе старых «Альпини» следят за порядком. Нам известно, что лионский муниципалитет в то время располагал тремя полками, расквартированными в казармах. Солдаты носили сандалии, дополненные тканевыми полосками, скрученными вокруг ног. Плащи на вид в хорошем состоянии.

Три другие фотографии дают нам представление о положении дел на заброшенной фабрике по производству шелка. До экономического краха лионский шелк все еще был натурального происхождения, то есть делался шелкопрядом, но поставки сырья в долине Роны, похоже, прекратились. Соответственно сократилась торговля. Война также сократила импорт намотанной нити. Но от шелка не собирались отказываться, и, вероятно, прилагались особые усилия, чтобы поддерживать привоз. Это конкретное учреждение, похоже, продолжало кое-как работать вплоть до появления лионской коммуны в 1951 году. Тогда все было окончательно остановлено. На еще одной фотографии изображена огромная куча бумажного мусора среди ткацких станков и несколько канистр, возможно, наполненных бензином. То есть речь могла идти о попытке поджога. Другая фотография показывает намоточные машины в паутине и пыли. На последней машине среди механизмов ХХ века видим дикую кошку и порхающих мотыльков.

Фотографии ценны своей подлинностью. Также имеются две фотографии «Cafe Royal», большого ресторана в заброшенном гранд-отеле Стокгольма. Они странно напоминают фотографии руин бань римского императора Каракаллы. Отметим также фото обеденного зала отеля «Metropole» в английском Брайтоне до того, как строение было полностью разрушено. Все остальные снимки расставлены в хронологическом порядке в «Исторических сценах» между 1955 и 1963 годами. Сложное производство фотоаппаратуры и пленки возобновилось уже после того, когда стал ходить транспорт и в воздух поднялись десятки восстановленных самолетов.

В Лондоне остались музейные экспозиции, изображающие пустые улицы и такие же пустые полуразрушенные склады после эпидемии. Фотографии коридоров в отелях на Стрэнде, превращенных в больничные палаты, по-настоящему впечатляют. То же касается и наброска большой битвы между скотоводами и земледельцами, которые выращивали картофель, за владение Гайд-парком и Кенсингтонскими садами. Тогда погибли триста человек. Между тем, следует отметить, что картины, изображающие множество тел жертв эпидемии, плывущих по Темзе, все-таки являются художественным преувеличением.

В ценнейших документах мы находим свидетельства тревоги, потери, недоверия и вынужденного смирения. Через все это день за днем проходили сотни миллионов европейцев. Из общего комфорта двадцатых годов через потрясения, страх, ужас, ярость