Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

Эти институты, естественно, находились в самом разнообразном состоянии адаптации к новым условиям. Не все являлись прогрессивными. Гарвард напомнил ему о древних ламаистских монастырях Тибета. Бумаги практически не осталось, поэтому все преподавание велось устно, а учащиеся всю информацию зазубривали. Библиотеки тщательно охранялись от разграбления, наиболее важные книги хранились в запертых стеклянных шкафах. Но страницы при этом переворачивались ежедневно. Преподаватели отличались и по престижу, и по количеству последователей. Одни учителя сидели в классах или в тени деревьев, другие отправлялись на длительные прогулки, беседуя с толпой учеников. Наставников также отличало друг от друга физическое благополучие, потому что студенты выращивали для них овощи и готовили еду, а также шили одежду и обувь в технических и «художественных» зданиях. Тем не менее учебный процесс еще и сопровождался литературной деятельностью. Самым одаренным позволялось писать стихи на грифельных досках. В особенных случаях преподавательский состав выдавал разрешение на роспись гениальными текстами стен и потолков. Студенческая жизнь протекала в атмосфере простоты и неспешности.

Гостя встретил президент университета Элиот; высокий, пожилой, представительного вида, в тоге. Он унаследовал свое положение от деда. В комнате находился большой камин, горели свечи. Элиот красиво говорил, угощаясь простым супом, своим любимым красным вином из Мэриленда, фруктами и орехами. Беседа продолжалась до позднего часа.

У посетителя по фамилии Николсон сложилось впечатление элегантной непрактичности. Он не мог отрицать простого милосердия жизни, но не видел в нем особенного смысла. Однако он, похоже, скрыл это мнение от окружающих и позволил рассказать о том, как Гарвард достиг очищения англиканской культуры, этой смеси классицизма и утонченного христианства с изящной преданностью монархии.

– Вы почитаете короля? – спросил посетитель.

– На самом деле он не король, – с горечью ответил президент университета. – Мы решили, что Декларация независимости не действует, но не смогли найти законного короля Англии, и поэтому нам нечем подтвердить свое отношение. Но мы лояльны. И дорожим этим.

Вероятно, главными предметами изучения стали геоцентрическая система мира по Птолемею, поэмы Гомера, пьесы Шекспира и теология. Скудный досуг студентов не позволял им заниматься гимнастикой на высоком уровне, и они даже отказались от таких типичных для американских колледжей видов спорта, как бейсбол и футбол. Эти игры назывались «поздними инновациями». Одним из главных занятий на открытом воздухе стала вырубка леса и заготовка дров.

Этот проблеск изящного идеалистического педантизма интересен прежде всего тем, что оставил немного следов для более поздних времен. После суровых зим 1981 и 1983 годов этот древний фундамент опустел и пришел в упадок.

Колумбийский и Чикагский университеты резко отличались от Гарварда. Здесь царило влияние новой школы мысли Густава Де Виндта, здесь прижились традиции Дьюи, Робинсона, Гарри Элмера Барнса и Раймонда Фосдика. Заброшенный Нью-Йорк с огромными незанятыми небоскребами казался опасным, но на реке Гудзон все еще велась значительная торговля и некоторая производственная деятельность. По большим железным мостам передвигались вьючные лошади и мулы; так осуществлялась торговая связь между Севером и Югом. В Чикаго промышленные рабочие находились в тесном контакте с сотрудниками колледжей. И те, и другие с большим воодушевлением работали над тем, что называлось «Общей проблемой восстановления».

«Они, – написал Николсон, – не признают, что цивилизация разрушена. Как и в Вашингтоне, они говорят о гуверовском кризисе. Я никогда не встречал людей, настолько уверенных в том, что однажды все наладится. Дома нет ничего подобного. Однажды ночью произошло землетрясение, и огромный «Радио-сити» рухнул. Утром толчки все еще продолжались, и клубы пыли не успевали оседать. Люди высыпали на разрушенные улицы, но выглядели ли они подавленными? Вовсе нет!

«Еще немного ликвидации, – меланхолично подытожил какой-то мужчина, стоявший рядом со мной. – Надо же как-то избавляться от вещей, которые стали ненужными».

Николсон составил довольно полный отчет об учебных планах как Колумбийского, так и Чикагского университета. Его поразили оснащение научных лабораторий и по-настоящему серьезный подход к экспериментальным работам.

«Я чувствовал себя так, словно вернулся в 1930 год, – сообщил он, – когда посетил химическую лабораторию Рокфеллера».

Но еще больше его поразило продвинутое состояние социологических работ.

«Они выпускают своего рода юристов, – написал он, – но тем не предстоит становиться участниками судебных процессов. Я думаю, что новый закон, разработкой которого они занимаются – самый интересный элемент этого места. Это совсем не то, что, скажем, мой отец мог бы признать законом. Это физиология и патология общества; и это, безусловно, социальная терапия. Хупер Гамильтон и Рин Кей говорили о либеральном образовании. Они слышать не желают ту чепуху, какую мы распространяем у себя дома о закате человечества».

У нас имеются все основания для того, чтобы назвать это ключевым наблюдением. Нельзя не отметить, что базовый английский язык редуцировался до практически приемлемого уровня. Испанский и английский пошли по одному пути, чтобы стать взаимозаменяемыми. Так и вышло в XXI веке. Сильно сократилось преподавание французского, а старые классические занятия (греческий и латынь), судя по полному молчанию об этих дисциплинах, и вовсе сошли на нет.

Наш турист прилетел из Чикаго на аэродром Генри Форда в Дирборне, увидел руины основных заводов и реконструированное поселение, а также провел несколько дней в Технологической школе и в Музее американской жизни. Несколько квадратных миль тщательно обработанной земли вокруг открытого пространства аэродрома убедительно доказывали, что старая идея Форда о разделении времени персонала между сельскохозяйственным и механическим производством эффективно работает. В Детройте начала успешно функционировать ассоциация текстильных и обувных фабрик. В год производилось несколько тысяч автомобилей и «несколько сотен» (!) самолетов. А еще появился департамент радио.

«Да, мы поддерживаем связь, – сообщил его директор. – Мы не вмешиваемся в чужие дела, и нам никто не мешает. Мы запускаем все, что осталось от дистанционной рассылки, включая Мексику и Канаду. Никто не создает нам препятствий в связи с пересечением государственных границ. Когда торговля находилась в наихудшем состоянии, мы обрабатывали наши фермы и проводили научные эксперименты».

Корабль мира Генри Форда совершил решительный поворот в мировой истории, а вышеупомянутым директором, по-видимому, являлся единственный сын этого «великого оригинала», Эдсел Форд, который продолжил начинания своего тонко мыслившего родителя.

То, что это место смогло «сидеть тихо, продолжая свою работу», не было пустым бахвальством. Гость из неряшливого мира остановился в царстве «аккуратности». Под блестящим руководством Эдсела Форда удалось сохранить мастерскую Томаса Алва Эдисона, которую изначально восстановил Генри Форд. В музее Николсону показали первый фонограф и первый в мире телефон, а также самые ранние экспериментальные автомобили и самолеты.

– Все это происходило и происходит прямо на наших глазах, – гордо произнес Николсон. – Мы видели начало, триумф и крах величайшей цивилизации. Мы охватили всю историю массового механического производства.

– Ничего подобного! – решительно возразил директор. – Это только самое начало!

Затем последовал длинный разговор, суть которого визитер позднее тщательнейшим образом записал. Благодаря этому у нас сегодня имеется возможность убедиться в том, что посреди всемирного хаоса, нищеты, социального беспорядка и бессвязной крестьянской жизни механическая транспортная система сохраняла свою жизнеспособность. И мы можем поставить слова директора в Дирборне в один ряд со словами европейского авиатора, о которых сообщил Титус Коббетт. В обоих диалогах ощущалось ясное осознание окончательной смерти старого мирового порядка.

– Короли и конгрессы мертвы, – важно произнес директор в Дирборне. – А банковский бизнес еще мертвее.

– И что же засим грядет? – заинтригованно спросил Николсон.

– ЭТО! – сказал директор и указал на самолет, который бесшумно оторвался от взлетной полосы и растворился в густой небесной синеве.

Часть третья

Мировое восстановление: рождение Современного государства

Глава 1

План Современного государства разработан

В предыдущих главах мы рассказали о крахе частнокапиталистической цивилизации. Это была хроника бедствий, в которой страдания и разочарования миллиардов людей затмевались ужасающей общей бесцельностью. Мы видели стремление объединиться и установить порядок, приемлемый для всех. Оно появлялось и исчезало, терпя полное поражение и оставляя после себя