Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

В некоторых отношениях Де Виндт оказался удивительно прозорливым, в других – человеческие реакции оценивал не совсем точно или даже вовсе неправильно. Реконструкция человеческих отношений включала в себя очень грубую работу, от которой автор бы отшатнулся. Тем не менее он так ясно и убедительно изложил все основные структурные факторы для создания Современного государства перед своими последователями, что вскоре тысячи, а затем и миллионы людей стали жить ради воплощения его идей в реальность. Де Виндт смог изобразить их так, чтобы они показались нашей судьбой, а когда мы их такими представили, они ею стали.

Несколько лет взгляды Де Виндта распространялись очень медленно. О них узнавало все больше людей, но поначалу очень немногие предпринимали попытки хоть как-то что-то реализовать на практике.

Они говорили:

«Да, пожалуй, оно верно, – а потом, немного поразмыслив, добавляли, – но неосуществимо».

Де Виндт скончался до того, как его школа мышления превратилась в настоящую силу и покорила мир. Подобно Карлу Марксу, он так и не узнал, какой урожай посеял.

В нашем описании провала Лиги Наций мы отмечали, насколько обреченным являлся этот эксперимент, потому что ни среди влиятельных людей того времени, ни среди масс не ощущалось никакого чувства целесообразности и необходимой формы для нового мирового порядка. Государственные деятели, дипломаты и политики того времени производят на нас впечатление слепцов. Невероятно, но они не видели того, что сегодня представляется нам ясным как день. Трудно поверить, что эта слепота не была преднамеренной. Но это именно так! Они не могли этого видеть. Мы читали их выступления на конференции за конференцией, пока их голоса, наконец, не затихли в поднимающейся волне катастрофы, и мы почти кричим через года, взывая и вопрошая:

«Вы – идиоты! Разве контроль над миром не был прямо у вас под носом? И было ли возможно что-нибудь еще, кроме катастрофы?»

Между тем ответ заключался в том, что не все лежало прямо под носом. Медленно, кропотливо, с постоянными повторениями и мягкими вариациями Очевидное усваивалось и распространялось в человеческом сознании. Своеобразная претензия Де Виндта на благодарность заключается не в том, что он открыл что-то новое, а в том, что он так развил и укрепил Очевидное, что отныне стало невозможно сбегать от неумолимых императивов.

Глава 2

Мысль и действие: новая революционная модель

Теперь поговорим о благотворной проверке индивидуальной гордости. Ни один человек и, по сути, ни один тип людей не способен одновременно постигать и осуществлять простейшую из наших социальных операций. Даже человек, который возделывает землю и выращивает зерновые, ограничен в методах повышения урожая. Диковинная история Даниеля Дефо о Робинзоне Крузо – это невероятно обнадеживающая оценка того, что один человек с небольшим количеством обломков и фактически отходов внешнего мира в необычайно благоприятных климатических условиях на необитаемом острове способен соорудить для себя полнейший комфорт и безопасность. Взаимозависимость людей и различных обстоятельств еще в большей степени применима к сложным процессам Эпохи максимальной незащищенности. Новому поколению предстояло вырваться из экономических и институциональных обломков, среди которых оно оказалось, и построить социальный порядок, в котором мы сегодня живем.

Сначала появились интеллектуалы – люди, живущие в стороне от ответственности, часто лишенные лидерских и организаторских качеств. Как и Де Виндт, они все распланировали, но достигли не более чем плана. Такие люди важны, как надежные диагносты происходящих событий. Они ясно и повелительно прокладывают ментальный путь. Кладут на это свои жизни и сами себя этим оправдывают. Это интеллектуальный, исполнительный тип человека, способный сосредоточиться на сложной идее и ее усвоить. Между тем реальность всякий раз сопротивляется идейной непоследовательности. Ограниченность воображения у данного типа людей – необходимая добродетель для выполняемой задачи. Никто не сможет успешно управлять провинцией, если все время путешествует за ее границами. Лишенный воображения, но кажущийся убедительным тип является необходимым исполнителем революции, но польза от нее полностью зависит от того, насколько обоснованной получилась идеология.

Благодаря этой необходимости в дополнительных типах революционеров, история не создает никаких нынешних эквивалентов таким легендарным фигурам, как Солон, Моисей или Конфуций. Современное государство пришло без них. Де Виндт являлся не столько создателем, сколько «обобщителем», концентратором, линзой, которая собирала в разжигающий фокус накопленное ментальное освещение своего дня.

Свет понимания, который зажег огни последней революции, исходил не из одного мозга. Нет! Он выплескивался из десяти тысяч активных и преданных умов. Минуя порядок или приоритет, они воздействовали друг на друга. Этому свету как будто предшествовал рост физики и биологии. Что-то произошло в целом. Что-то произошло не в одном каком-то сознании, а в объединяющем сознании десятков тысяч.

Мы уже отмечали, как далеко можно проследить за прорастанием идеи Мирового государства. И показали, как силы экономической жизни двигались к ней в XIX веке. Разъяснили, как это работало в квазиинстинктивном стремлении Генри Форда и Вудро Вильсона. Социальное зарождение Де Виндта сопровождалось появлением основных структур, необходимых условий и практически осуществимых предложений. Из туманного устремления Мировое государство трансформировалось в конкретно спроектированный и подробный замысел. Те, кто обладал сильной волей, уже могли начинать его усваивать.

Явное качественное изменение в мозгах, продвигающих идею Современного государства, наметилось еще до начала урагана последней войны сороковых годов. Теперь оно стало достаточно «продумано» для людей с решительным характером. Они включили его в свою повседневную жизнь. Рефлексивный тип переходил к энергетическому. Первые пропагандисты мирового порядка являлись нерешительными и пассивными личностями. Фактически они представляли собой сборище пацифистов, чей страх и отвращение перед войной стали непреодолимыми. И у них хватило ума понять, что ее можно избежать, только установив в мире единую власть. Кем были эти люди? Писатели, «чистые» научные работники, молодые социологи, экономисты, а также «интеллектуалы» из рабочей среды. Инженеры, архитекторы, квалифицированные мастера и промышленные организаторы, всевозможные техники и бизнесмены начали «говорить о Современном государстве» и уделяли все больше времени и внимания тому, чтобы его пропагандировать.

Этот переход легко объясним. Усиливающийся социальный беспорядок лишал людей энергичного практического склада удовлетворяющей занятости. В Первую эпоху процветания и во время мнимого восстановления после Мировой войны такие люди могли найти достаточно работы, соответствующей их темпераменту – позволяли условия мощного промышленного развития. Эти люди организовали большой бизнес, обширное производство; они использовали непрерывный поток изобретений; открыли природные ресурсы ранее отсталых регионов. Эти люди перенесли производство далеко за пределы потребляемой мощности человеческого общества. Пока предприятие развивалось, никому не приходило в голову, что нужно как-то беспокоиться о политических и денежных методах своего мира. Время от времени проявлялась определенная настороженность по поводу деятельности банковской сети. Так, например, типичный промышленник с оригинальным мышлением дважды пытался энергично бороться с банкирами. Но, так или иначе, явления политического и финансового удушения начали привлекать серьезное внимание только после того, как разразился великий гуверовский кризис (кризис тридцатых годов).

Таланты начали думать, говорить и писать о социальном порядке с энергией людей, привыкших справляться с большими делами и работать на ощутимый результат. Широчайший эксперимент Советской России вызвал за ее пределами и зависть, и недоумение. Хотелось разобраться, почему возможности уперлись в неспособность. Молодежь, выходящая из многочисленных технических школ, взволнованная книгами и разговорами, вездесущими надеждами и воспоминаниями о недавнем прошлом, ищущая приключений и достижений в материале предприятия, очень быстро поняла, что огни возможностей раздражающе гаснут самым таинственным образом.

Революционное движение XIX века казалось ей скучным сборищем ленивых рабочих, которым помогали и которых поощряли такие критики, как Раскин, такие художники, как Уильям Моррис, такие драматурги, как Бернард Шоу, и тому подобные непрактичные и неубедительные люди. В ее сознании это ассоциировалось с фальшивой готикой, желто-зелеными драпировками, длинными волосами, антививисекцией и вегетарианством. Кто из выдающихся людей в области науки и техники вставал на сторону революционеров до 1900 года? Да, пожалуй, никто. К третьему десятилетию ХХ века две трети техников, научных работников и способных организаторов в бизнесе говорили об активной революции. Это больше не могло оставаться классовым восстанием одних только рабочих