Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

социальной и образовательной науки в применимой на практике форме. Поток взаимосвязанных социальных открытий, направленных на спасение человечества, оказался даже более быстрым и выдающимся, чем высвобождение пара и электроэнергии в XIX веке.

Это продолжалось в трудных условиях. Возможно, именно эти трудности оживили и очистили великий путь для счастливого человека.

Блестящая работа Густава Де Виндта «Социальное зарождение» (1942) стала первым исчерпывающим исследованием психологических законов, лежащих в основе командной игры, дисциплины внутри мафиозных групп, заводского духа, морального настроя экипажей самолетов или солдат в полку, политических партий, церквей, профессионалов в определенной области, аристократов, патриотов, исследователей классового сознания и конструктивного сотрудничества. Это замечательное творение впервые эффективно соотнесло растущее понимание индивидуальной психологии с новыми методами обучения и новыми концепциями политической жизни. Несмотря на малопривлекательное название и очевидную занудность экспозиции, книга приобрела черты стержня, куда нанизались конструктивные усилия нового времени.

Де Виндт работал, проявляя все недостатки интеллектуального работника в не самое благоприятное время. Многие его работы, как и работы Маркса и Ленина, выполнялись в Британском музее в Лондоне, но автора выслали из Англии во время фазы ксенофобии в 1939 году, и ему не разрешали вернуться из Голландии в свой «любимый Блумсбери» до 1941 года. Во время девятого польского воздушного налета он отравился газом в легкой степени, однако отравление привело к серьезным отсроченным осложнениям. Из-за ослабления защитных функций организма Де Виндт заразился туберкулезом и смог закончить свою книгу, находясь в Блумсбери, в тяжелейшем состоянии уже перед самой смертью.

Идеи великого пророка последователи более тщательно разработали, немного подправили и широко обобщили. Имя Де Виндта стоит в одном ряду с именами Платона, Галилея, Ньютона, Дарвина и Роберта Оуэна, отмечая гигантский шаг вперед в выражении и расширении гуманистических идей. Все эти люди в своих разных измерениях являются чем-то большим, нежели они сами, подобно указательным камням. После 1950 года доктрины и формулы Де Виндта распространились по планете с невиданной ранее скоростью, несмотря на неспокойное состояние мира. С другой же стороны, можно сказать, что именно оно и способствовало быстрому распространению.

В наши дни мало кто читает Де Виндта, равно как и мало кто читает Платона, Бэкона, Дарвина, Адама Смита или Маркса, но то, о чем думал Де Виндт, встроено в нынешнее общее мировоззрение человечества. То, что он когда-то изобретал в муках, сегодня воспринимается банальностью, но в его время эти умозаключения считались наглой ересью и глупой фантазией. Свои тезисы этот великий человек выстраивал с воистину дарвиновским терпением.

Разберем же наиболее важные черты нового учения. С неопровержимой жесткостью автор настаивал на совершенно искусственной природе социальной стороны. Людьми рождаются, но гражданами становятся. Ребенок забирает то, что ему приносят. Он перенимает примеры, обычаи, традиции и общие идеи. Социальные реакции и большинство эмоциональных интерпретаций обеспечиваются образованием.

«Ну так это же очевидно!» – воскликнет читатель.

Верно, но для понимания истории важно осознать, что до Де Виндта это не считалось очевидным. Моральные ценности, предвзятость, предубеждения и ненависть должны были выйти из «самой природы». Поколение вырастало из загустевшей массы устаревших объяснений, метафор, мифологии и вводящих в заблуждение стимулов, а деформированные умы отражали и потворствовали деформированному социальному порядку. Роль Де Виндта в интеллектуальной истории сводилась к сильной руке, которая сгребла смердящий мусор в совок обременения и заменила раскисшую грязь ясно выстроенной структурой. Де Виндт восстановил доверие к словам Платона: как бы ни было трудно, можно начать все сначала с незапятнанных умов. Расчистив поле для познания, Де Виндт принялся создавать именно те императивы разумного и прогрессивного образования, что сегодня открываются перед нами.

Он ясно дал понять, что денежный метод взаимоотношений необходим для любого сложного производительного общества, поскольку это единственно возможная форма личного выбора и свободы в обмен на служение. Это освободило экономические отношения. Но деньги не являлись вещью в себе. Они являлись средством для достижения цели, и о том, как с ними обращались, можно было судить исключительно по достижении этой цели. Они и в самом деле выросли из менового товара и поначалу являлись вещью в себе, серебром, золотом или другим металлом, а затем разрисованной бумагой, но таковыми они быть перестали. Переход денег от первого к последнему статусу осуществлялся с большим трудом. Повылазили болезни экономической системы, которые последовательно разрушили сначала римский империализм, а затем европейские суверенные государства. Рано или поздно кто-то должен был выдумать деньги, такие же абстрактные и свободные от связи с любой материальной субстанцией, как вес или мера. Иначе человеческое общество не смогло бы спастись от хаоса. И от них требовалось ясно показать свою годность во всем мире. Жетоны и банкноты должны были выпускаться, чтобы поддерживать относительно постоянный ценовой индекс, защищенный самыми строгими законами от любых форм манипулирования прибылью. Финансовые ресурсы продемонстрировали, что не только подделка, но и любая форма азартных игр и спекуляции должны классифицироваться как серьезные преступления по уголовному кодексу, а ростовщичество вообще совершенно излишне. Де Виндт распутал старый клубок, из-за которого новое производство всегда обременялось долгами за продвижение и эксперименты. Он создал предпосылки для того, чтобы устранить все предлоги для извлечения прибыли. Банковское дело стало полностью государственной функцией, а распределение кредитов превратилось в жизненно важную часть деятельности единого правительства.

Новое банковское дело ХХI века выросло в полном соответствии с принципами, выработанными Густавом Де Виндтом. Сегодня это наша система общественного учета, часть нашей государственной статистической организации, механизм расчетов по обязательствам и денежный учет накопленного избытка энергии. Все это Мировой Контроль распределяет между постоянно расширяющимися предприятиями. Он полностью публичный и совершенно безвозмездный. Трудно представить, чтобы ему когда-либо позволили стать источником частной и тайной прибыли. Мы регистрируем доходы и расходы человека в той же степени, как регистрируются рождение и смерть. Все наши деньги и любые транзакции легко проверить на общедоступных частных счетах.

Стремление определить постоянное количество неизменных денег являлось «фундаментальной потребностью», основой для установления жизненно важных отношений или, по терминологии Де Виндта, для «социального зарождения». Как только деньги были приведены в порядок, отпала необходимость беспокоиться о деньгах, так же как нет необходимости думать о свете и воздухе в правильно освещенной и проветриваемой комнате.

За пару столетий до Де Виндта семья – общая социальная ячейка – на протяжении всей сельскохозяйственной эпохи человечества теряла самобытность, растворялась в более крупных системах взаимоотношений, особенно в северных и западных общинах. Одновременно она теряла свою экономическую, умственную и эмоциональную автономию. В XIX веке распад семьи заметно ускорился. Приручение женщин и их сосредоточенность на детях и доме значительно уменьшились.

По общему мнению, инстинктивный фактор объединения семьи всегда переоценивался. По сути, инстинктивная связь распадается задолго до того, как детям исполняется тринадцать или четырнадцать лет. После этого возраста связь между родителем и ребенком уже не является инстинктом. Это – привязанность, удобство, привычка и традиция. И все они тоже пришли в упадок. Не выдержав испытание внешней привлекательностью, семейная солидарность ослабла не только на Западе, но и, по мере вестернизации Азии, в Турции, Индии, Китае и Японии. Тенденция оказалась даже более существенной, чем изначально могло показаться. Семейный дом, как правило, оставался местом встреч и общим местом проживания для родителей и детей, но он перестал служить проводником традиций, перестал обучать и дисциплинировать. Он перестал это делать по той простой причине, что теперь эти функции выполнялись с гораздо большим вниманием, хотя и с меньшей интенсивностью, внешними агентствами. Граждане рождались в семье, но СОЗДАВАЛА их гражданами не семья.

В качестве наглядного примера Де Виндт привел яркий контраст между домашней жизнью центральноевропейской семьи в конце XVIII века, когда отец читал Библию своим собравшимся отпрыскам, ежедневно молился, присматривал, осуждал и наказывал своих сыновей и дочерей до шестнадцати или семнадцати лет и даже контролировал их брак, и слабо связанной семейной структурой в начале ХХ века.

Это структурное разложение признавалось задолго до Де Виндта, но ему удалось подчеркнуть необходимость запланированного «перерождения» в социальной магме, возникшей в результате этого распада. Народная школа, ежедневная газета, опыт и связи промышленного производства выбили силу из умственного и нравственного воспитания в семье и ничего не поставили на место этой силы. Подрыв не преобразовался в «органику». Умы скатывались к грубому и низкому