Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

Священного озера. Крупные рыбины – а в озере водился лосось – приплыли на приманку и выхватывали кусочки лепешки едва ли не из рук Гавена. Но вот детская болтовня затихла вдали: ничего больше не нарушало вечернего безмолвия. Эйлан опустила на лицо покрывало и зашагала по тропинке к святилищу над источником, питавшим озерцо.

Жрицы, попеременно сменяя друг друга, встречали в святилище тех, кто приходил в Лесную обитель за советом. В свой черед поднималась к источнику и Эйлан – в глазах прислужниц это была величайшая милость со стороны Владычицы Вернеметона. Довольно часто от Эйлан ничего другого и не требовалось – только сочувственно выслушать горемыку или отослать того, кто нуждался в какой-то определенной помощи, к травницам или заклинательницам. Но с тех пор, как Эйлан узнала о намерении Кинрика поднять мятеж, она всякий раз поднималась по тропе с замирающим сердцем, страшась, что в одну из таких ночей обнаружит на условленном месте посланца, который зашепчет о вóронах и восстании.

В святилище было прохладно; Эйлан поплотнее закуталась в плащ. Журчание воды ее успокаивало. Тонкая струйка сочилась из трещины в камне и с плеском изливалась в каменный сток, уводящий к колодцу и к Священному озеру. В нише над камнем высилась свинцовая статуя Великой Богини.

«Источник жизни… – молилась Эйлан, наклоняясь, зачерпывая горстью ледяную воду и поднося ее к губам и ко лбу. – О священные воды, вечно прибывающие, неиссякаемые, даруйте мне умиротворение и покой». Она зажгла светильник у подножия статуи и приготовилась ждать.

Месяц поднялся уже высоко над горизонтом, когда послышались чьи-то тяжелые шаги: тот, кто поднимался по тропе, с трудом волочил ноги, как будто был болен или смертельно устал. У Эйлан перехватило горло: в дверном проеме возникла темная фигура. Незнакомец кутался в плащ из грубой шерсти и сошел бы за земледельца, вот только под плащом штаны были в пятнах засохшей крови. Завидев Верховную жрицу, он облегченно выдохнул.

– Отдохни, утоли жажду, прими благословение Владычицы… – пробормотала она. Незнакомец рухнул на колени и зачерпнул из стока воды, пытаясь собраться с силами.

– Я только из боя… над полем битвы летали вóроны, – прошептал он, поднимая на нее глаза.

– Вороны летают и в полночный час, – отозвалась Эйлан. – Что за вести ты мне принес?

– Восстание… было назначено на день середины лета. Алые Плащи каким-то образом прознали – и напали на нас… – Он провел рукою по глазам. – Позапрошлой ночью.

– Где Кинрик? – быстро спросила Эйлан, понизив голос. Жив ли еще ее молочный брат? – Что ему от нас нужно?

Незнакомец обреченно пожал плечами.

– Кинрик? В бегах, наверное. Возможно, сюда еще подтянутся такие же, как я, – ища, где бы укрыться, чтобы залечить раны.

Эйлан кивнула.

– За кухнями в лес уходит тропа. Она ведет к хижине, где наши жрицы иногда уединяются для размышлений и молитвы. Ступай туда. Переночуешь, выспишься, поесть тебе принесут. – Плечи беглеца поникли. «А достанет ли у него сил добрести до лесного прибежища?» – задумалась про себя Эйлан.

– Хвала Великой Богине, – пробормотал он. – Будь благословенна и ты, за то, что помогла мне. – Он с трудом поднялся на ноги, почтительно поклонился статуе – и скрылся в ночи – на удивление тихо, почти беззвучно.

А Эйлан еще долго сидела там, у источника, прислушиваясь к плеску воды и завороженно следя, как мерцает на стене отблеск светильника.

«О Богиня, – молилась она, – сжалься над беглецами; сжалься над нами всеми! Через месяц настанет праздник летнего солнцестояния; Арданос потребует, чтобы я велела народу примириться с этим последним ударом, а мой отец захочет, чтобы бритты восстали и отомстили за Воронов огнем и мечом. Что мне сказать людям? Как принести в эту землю мир?»

Эйлан прождала долго – как ей показалось, целую вечность! – но никаких видений взору ее явлено не было: только вода непрестанно сочилась из трещины в камне и утекала вниз по холму.

Гай писал письмо у себя на квартире в крепости Колонии Агриппины, прислушиваясь к шуму дождя. Наверное, в Нижней Германии на самом-то деле не сильно мокрее, чем в Британии, но весна выдалась дождливая. Два года, проведенные в чужих краях, пролетели незаметно, словно неделя-другая, – сперва ему случилось повоевать в землях к северу и к западу от Италии, а теперь вот судьба забросила его сюда, где Рейн вырывается из ущелья и, петляя по заболоченным равнинам, устремляется к северному морю. Но сегодня на Гая вдруг накатила тоска: казалось, он не был дома вот уже целую вечность.

Он обмакнул перо в чернильницу и принялся выводить следующую фразу – буква за буквой. Писал он Лицинию. «За два года регулярного обмена посланиями я научился владеть пером не хуже своего раба-секретаря», – криво усмехнувшись, подумал про себя Гай. Поначалу пришлось попотеть, но со временем он оценил пользу личной переписки.

«…закончился суд над последними легионерами, которые год назад примкнули к мятежу Сатурнина[40]; почти все они переведены в другие легионы, – аккуратно водил пером Гай. – Новый приказ императора, согласно которому в каждом лагере должно стоять не больше одного легиона, порождает некоторые неудобства, а инженеры перегружены работой. Не знаю, удастся ли таким образом предотвратить заговоры, но, наверное, равномерно растянуть наши силы вдоль границы и в самом деле неплохо. А в Британии этот приказ выполняется?»

Гай на миг отвлекся, прислушиваясь к мерному стуку подбитых железом сандалий по каменной мостовой, – мимо прошел отряд стражи. Молодой офицер снова склонился над письмом.

«Поговаривают, что маркоманы и квады опять вздумали своевольничать: Домициан вынужден был прервать свой поход на Дакию, чтобы их утихомирить. Я бы посоветовал по возможности заключить союз с королем Децебалом – и пусть даки сами разбираются с маркоманами. Однако ж император до сих пор не ввел меня в избранный круг своих советников, так что не могу знать, что он предпримет».

Молодой офицер улыбнулся, зная, что Лициний оценит шутку. Еще до того, как Гая, служившего во II легионе в Дакии, перевели в Германию командовать отрядом конницы, ему несколько раз случалось бывать в присутствии императора, но Гай очень сомневался, что Домициан подозревает о его существовании.

«Обучение моего крыла проходит успешно. Дислоцированные здесь бриганты – бесстрашные наездники и весьма рады, что их командир говорит с ними на их родном языке. Бедолаги, должно быть, так же стосковались по дому, как и я. Передавай от меня привет Юлии и детям. Целла, наверное, уже совсем большая девочка; даже не верится, что малышке Секунде пошел второй год».

«Британия мне представляется мирной гаванью в сравнении с германским