Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

думала Эйлан; на раковину, в которой дух еле теплится, вспыхивая и вновь угасая; она видела, как тяжело архидруид опирается на свой дубовый посох. Однажды – возможно, очень скоро, – его не станет. Бывали времена, когда Эйлан ненавидела деда, но за последние несколько лет они пришли к молчаливому согласию. А ведь неизвестно, каков окажется его преемник.

Но с этим страхом она справится после, когда закончится сегодняшняя ночь. Торжественная процессия стронулась с места. Кейлин поддержала Верховную жрицу, помогая ей подняться на ноги, и жрицы двинулись по тропе вверх к вершине холма.

Зазвучал хор друидов: в теплом воздухе вибрировал распевный речитатив:

Се! Великая жрица грядет,

В венце из священных трав,

Золотой полумесяц в руке…

Даже теперь, спустя пять лет, тот первый миг, когда Эйлан вдруг захлестывало нетерпеливое возбуждение собравшейся толпы, всегда заставал ее врасплох. Она успела напрочь позабыть, как накатывает дурнота и как тошнотворно мутится сознание, когда зелье начинает действовать. Земля ушла из-под ног; усилием воли Эйлан обуздала легкую панику. Она же намеренно погружала себя в забытье – вера или трусость тому причиной, она не знала сама, но на сей раз ей действительно хотелось отрешиться от мира.

«Владычица Жизни, Тебе вверяю я дух свой. Матерь, будь милосердна ко всем Своим детям!»

Благодаря многолетним упражнениям она в совершенстве овладела приемами сосредоточения и дыхания, которые высвобождают дух, позволяя ему покинуть тело. Травы, добавленные в питье, этому способствовали – голова ее словно бы раскололась, точно треснувшая чаша, так, чтобы Иная сущность могла заполнить телесную оболочку и отшвырнуть прочь ее сознание, как быстрый ручей подхватывает и уносит сухой листок.

Эйлан почувствовала, как жрицы усаживают ее на табурет; потом ей показалось, будто она падает, – хотя на самом-то деле она знала, что ее поднимают и несут. Дух ее витал между небом и землей; она ощутила легкий толчок – табурет установили на вершине холма, и она обрела свободу.

Она парила в золотистом тумане, и поначалу просто довольствовалась ощущением безопасности и защищенности: здесь она чувствовала себя дома. Эта уверенность служила ей опорой; страхи, оставленные позади, в земном мире, казались преходящими и даже нелепыми. Но серебряная нить все еще привязывала ее дух к телу; и вот – постепенно, неохотно, – туман поредел достаточно, чтобы она снова могла видеть и слышать.

Она поглядела вниз, на беспорядочную груду синих одежд поверх высокого табурета, и поняла, что это – ее тело, справа и слева смутно подсвеченное догорающим отблеском громадных костров. Жрецы и жрицы обступили ее кругом, отгородив от толпы: светлые одежды с одной стороны и темные с другой образовали два громадных изгиба света и тени. Склон холма почернел от собравшихся на праздник бессчетных толп; в лагере, что раскинулся вокруг, огоньками перемигивались ларьки и палатки. А дальше протянулись поля и лес, и тускло белели дороги, проложенные между деревьев. Безо всякого любопытства Эйлан отметила про себя, что среди толпы в одном месте возникло какое-то оживление, а еще дальше на дороге от Девы тоже наблюдается движение, куда более упорядоченное, и в свете заходящей луны блещет металл.

Друиды призывали Великую Богиню, сплетая все путаные и невнятные людские представления в единый исполненный могущества образ, – цельный и при этом столь же многоликий, как и люди, эхом вторящие зову. Эйлан воочию видела ту силу, что они пробуждали, – как вихрь многоцветного света, и сострадала хрупкой смертной оболочке, которую эта сила заполняет. Тело ее почти сокрылось от глаз; дух обретал форму; взору Эйлан предстала женская фигура, грозная, величественная и статная, хотя черты ее пока еще оставались неразличимы.

Эйлан приблизилась, гадая, какое обличье примет Владычица для собравшихся на нынешнее празднество.

В этот миг суматоха в толпе переместилась в самый центр. Эйлан заметила алые отблики на мечах; послышались охрипшие от горя мужские голоса:

– О Великая Королева, услышь нас! Катубодва, мы призываем тебя – Владычица Воронов, отмсти за сынов Своих!

Лицо Арданоса исказилось от ярости. Он обернулся к нарушителям спокойствия, дабы заставить их замолчать, но исступленная сила мольбы уже сделала свое дело. В кругу жрецов и жриц заметались темнокрылые тени, дохнул ледяной ветер, раздувая пламя, а восседающая на табурете фигура словно бы выросла едва ли не до неба, резко выпрямилась и отбросила с лица покрывало.

– Я слышу ваш призыв; я пришла, – проговорила она на языке бриттских племен. – Кто дерзнул воззвать ко Мне?

Испуганный ропот над толпою умолк, воцарилось гробовое молчание. В круг света, прихрамывая, вышел какой-то мужчина. Голова у него была стянута окровавленной повязкой, в руке он сжимал обнаженный меч.

– О Великая Матерь, это я обращаюсь к тебе – я, верный слуга твой! Владычица Воронов, восстань ныне в гневе!

Табурет заскрипел; восседающая на нем фигура подалась вперед. В свете костров Ее лицо и Ее волосы пламенели ярче Кинрикова меча. Арданос переводил взгляд с Богини на Кинрика, пытаясь остановить происходящее, но слишком мощна была связующая их сила, и архидруид не посмел вмешаться.

– Воистину славно ты послужил Мне… – раздался в тишине ее скрежещущий голос. – Подношения твои – отрубленные головы и изувеченные тела; кровавыми возлияниями орошаешь ты землю. Рыдания женщин и стоны умирающих – твои гимны; ритуальные костры складываешь ты из мертвых тел… Ты звал Меня, красный ворон. Я пришла: говори – чего ты хочешь?

Богиня улыбнулась жуткой улыбкой, и хотя была середина лета, ветер внезапно пробрал до костей стылым холодом, как будто вместе с Катубодвой пришла тьма, поглотившая солнце. Толпа отхлынула назад. С места не стронулись только Кинрик, Арданос и две жрицы-прислужницы.

– Уничтожь захватчиков; истреби разорителей земли нашей! Я требую, чтобы ты даровала нам победу, о Госпожа!

– Победу? – Богиня войны разразилась отвратительным хохотом. – Я – невеста-воительница, я всепожирающая матерь; единственная победа, которую ты обретешь в Моих объятиях, – это смерть! – Она воздела руки – и полы ее плаща взметнулись вверх черными крыльями. На сей раз отпрянул даже Кинрик.

– Но ведь наше дело – справедливое… – запинаясь, пробормотал он.

– Справедливость! Да есть ли место справедливости в людских войнах? Сколько бы зла ни причиняли вам римляне, мужи твоей крови точно так же поступали друг с другом и с народами, кои жили в этой земле до вас! Ваша кровь напитает землю, независимо от того, умрете ли вы на соломе или погибнете в бою, – мне все едино!

Кинрик ошеломленно помотал головой.

– Но я сражался за свой народ. Скажи мне хотя бы, что наши враги однажды поплатятся…

Богиня наклонилась вперед, неотрывно глядя на Кинрика,