Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

же самое наместнику. А второй все пытается примириться с тем, что образ любимой женщины подменила собою жуткая личина Фурии – там, на холме. Юлия обхаживала его, как подобает заботливой жене, но после первого же ночного кошмара оба согласились, что им лучше будет какое-то время спать отдельно.

Юлию, похоже, это вполне устраивало. Она была все так же нежна и ласкова с мужем, но за те два года, что он пробыл вдали от дома, смыслом ее жизни стали дети. Девочки быстро подрастали, превращаясь в миниатюрные копии своей матери, хотя порою Гаю казалось, что в глазах старшей дочери порою сверкает упрямая решимость Мацеллия. Девочки были послушны и почтительны – но Гай чувствовал, что он для них чужой. Его немного обижало, что стоит ему войти в комнату, как детский смех разом умолкает. Если бы у него только нашлось время узнать дочек получше, то, возможно, эта отчужденность исчезла бы, думал про себя Гай.

Но он никак не мог заставить себя сблизиться с детьми – тем более теперь, когда сердце твердило ему: сверхъестественная Сила, вселившаяся в Эйлан, разметала и уничтожила последние крупицы их любви. Гай от всех скрывал свою боль – и от этого невыносимого напряжения ему порою просто хотелось выть. Он с облегчением выдохнул, когда командующий легионом в Деве вызвал его к себе посоветоваться по некоторым вопросам. В приписке говорилось, что Гаю нет нужды останавливаться в крепости: Мацеллий выстроил себе в городе новый дом и надеется, что сын погостит у него. Гай надеялся, что хоть там сможет преодолеть терзающий его душевный разлад.

– А еще кого-нибудь из беглых мятежников, причастных к заговору Воронов, захватить удалось? – Мацеллий налил Гаю вина и передал ему чашу: добротную, но не броскую, как и сама столовая, как и весь особняк. Отцовский дом был одним из лучших зданий, построенных вокруг крепости – как наглядное свидетельство того, что обстановка в замиренной стране становится все спокойнее. Гай покачал головой.

– Этот Кинрик – он ведь у них вождем, верно? – промолвил Мацеллий. – Ты вроде взял его в плен под горой Гравпий?

Гай кивнул, отхлебнул кислого вина и поморщился: подживающий шрам на боку заныл от резкого движения. Он тогда и не заметил, что кто-то задел его мечом, пока битва на холме не закончилась. Рана была не опасная – на границах Германии ему доставалось куда хуже, – но причиняла некоторые неудобства. Гораздо мучительнее было вспоминать, что Фурией, проклявшей их всех, оказалась Эйлан. Гай так глубоко задумался, что не сразу осознал: отец ждет ответа.

– Да – но он потом сбежал.

– Похоже, бегать он мастер, прямо как этот прохвост Каратак, – отметил отец. – Но Каратака мы в конце концов поймали, так что и этого твоего Кинрика рано или поздно выдаст кто-нибудь из своих же…

«Твоего Кинрика»? Гай неуютно поежился: хорошо бы отец не вспомнил, что Кинрик – приемный сын Бендейгида. Убей он Кинрика, когда ему представилась такая возможность, всем жилось бы куда спокойнее, мрачно подумал про себя молодой офицер.

– Ладно-ладно, никто тебя не винит в том, что он удрал, – продолжал Мацеллий. – Что ж, куда бы уцелевшие заговорщики ни подались, здесь они вряд ли объявятся. – Он обвел взглядом столовую и не без самодовольства хмыкнул.

– Вряд ли, – охотно согласился его сын. – Тебе здесь правда хорошо? – Выйдя в отставку, Мацеллий отстроил себе особняк, почти сразу же был избран декурионом[42] и быстро сделался столпом местного общества.

– О да, место тут приятное. Вот уже несколько лет в Деве все тихо-мирно, город растет. Амфитеатр – это, конечно, огромное преимущество. Торговые лавки прямо на глазах множатся, и я только что выложил кругленькую сумму на постройку нового храма.

– Прямо Рим в миниатюре, – улыбнулся Гай. – Не хватает только колизея для игрищ.

– Да хранят меня боги! – с хохотом отмахнулся Мацеллий. – А то мне бы и за него платить пришлось. Быть отцом города – не столько почетно, сколько накладно. Я уж даже двери боюсь открывать – все наперебой спешат предоставить мне великую честь вложиться в какое-нибудь новое начинание!

Но говорил он посмеиваясь, и Гай подумал, что никогда еще не видел отца таким довольным.

– А вот на что я бы никаких денег не пожалел – так это на то, чтобы отправить тебя в Рим, – продолжал между тем Мацеллий. – Давно пора, знаешь ли. Ты прекрасно себя показал в той заварушке с Вóронами: наместник даст тебе хорошую рекомендацию. А ведь чтобы подняться выше, тебе нужны более могущественные покровители, чем мы с Лицинием. Твой тесть что-нибудь говорил на этот счет?

– Он упоминал об этом, – осторожно проговорил Гай. – Но я не могу уехать, пока здесь неспокойно.

– Прямо жалею, что Веспасиан не прожил дольше, – нахмурился Мацеллий. – Надо отдать ему должное, скаредный старый лис в людях разбираться умел. А этот его щенок, Домициан, похоже, намерен править как восточный деспот. Я слыхал, он изгнал философов. Вот скажи мне, что за вред в унылых старых занудах?

Гай, вспомнив, как изнывал от скуки, пока его старик-наставник бубнил о Платоне, про себя решил, что отчасти солидарен с императором.

– Как бы то ни было, придется тебе произвести на него впечатление – если хочешь продвинуться по службе. И хотя мне будет тебя не хватать, следующей ступенью в твоей карьере должна стать должность прокуратора в какой-нибудь из старых провинций.

– Я тоже буду по тебе скучать, – тихо произнес Гай. Это было правдой. Однако ж он сознавал, что ни по Лицинию, ни даже по Юлии с дочками особенно тосковать не станет. На самом-то деле, решил Гай про себя, он будет только рад на какое-то время уехать из Британии туда, где ему ничто не станет напоминать ни о Кинрике, ни об Эйлан.

В августовские иды[43] Гай наконец-то отбыл в Рим. Его сопровождал раб, грек по имени Филон, подаренный тестем. Лициний уверял, что Филон хорошо умеет драпировать складки тоги, так что благодаря ему Гай каждое утро будет выходить из дома в приличном виде, как оно и подобает человеку благородному. В переметной суме лежал годовой отчет прокуратора о состоянии экономики в провинции, что наделяло Гая статусом правительственного курьера и давало право пользоваться армейскими почтовыми станциями.

Погода стояла хорошая, но путешествие оказалось весьма утомительным. Чем дальше на юг они ехали, тем жарче и суше становилось вокруг – глазам северянина здешние края казались настоящей пустыней, хотя офицеры на почтовых станциях смеялись над словами Гая и принимались рассказывать о