Дело о пражской соломинке - Василий Павлович Щепетнёв

нашлось и горячее, и икорка (из Персии, но не хуже нашей, предупредил половой), и много всякого-разного, но обязательно вкусного и свежего. И, разумеется, водка, не белоголовка, а польская «Зубровка», но за неимением гербовой сойдет и «Зубровка».

После первой рюмки Чапек начал оживать, после второй потянулся к закускам, а после третьей стал задавать вопросы.

— Так вы считаете, что на нас напали не люди?

— Вы сами видели.

Чапека это известие, похоже, обрадовало. Одно дело быть если не соучастником, то свидетелем убийства четырёх человек, совсем другое — случайно присутствовать при ликвидации какой-то нежити, колдовских чар, морока.

— Признаться, о многих диковинах слышал, но всегда считал это вымыслом, фантазией досужих обывателей. Да я и сам присочинить не прочь, но столкнуться лицом к лицу… Это как с трамваем: пока он катит где-то по рельсам, параллельно нашей жизни, он сливается с обыденностью, но если вдруг вы, поскользнувшись на рельсах, видите тот же трамвай, надвигающийся на вас…

Арехин снова наполнил рюмки:

— Мне ваше сравнение с трамваем нравится, но могу предложить и другую, попроще: ребенок из приличной семьи впервые увидел крысу. До этого они, крысы, жили где-то в подвалах, но вот наводнение или голод погнали их наверх, в бельэтажи, в квартиры людей опрятных, не жалеющих средств на ежегодную дератизацию. Смотрит ребенок на крысу и говорит: «Мама, мама, погляди, она настоящая!»

Выпили и по четвертой. Рюмки, правда, были небольшими, да и наполнял их Арехин разно: Чапеку полные, себе, начиная со второй, половину. И этого достаточно. Чужому разуму все пьяные одинаковы, как кошки ночью.

— То есть таких существ много? Там, в подвалах?

— Особенно в подвалах нашего сознания. А что есть сознание, как не обработанная разумом реальность?

— Так эти крысы…

— Похоже, как раз эти создания к крысам отношения не имеют. Помимо крыс водятся и другие твари. Особенно в реках, озерах, океанах…

— Саламандры.

— В саламандрах я не знаток.

— Саламандры, саламандры, — с нарастающей уверенностью сказал Чапек, и уже сам разлил водку. Руки если и дрожали, то самую малость. Арехину тоже налил, полную рюмку, с мениском. — Вы пейте, не бойтесь. У меня… — он полез во внутренний карман пиджака, — у меня есть семейное средство от похмелья.

— Семейное средство?

— Мой отец — потомственный аптекарь, хотя и стал курортным врачом. Он и меня хотел по аптекарской части пустить, но я непоседлив. Однако главные рецепты знаю, — он, наконец, достал коробочку, раскрыл. В ней оказались завёрнутые в пергаментную бумагу порошки. — Утром два порошка растворите в стакане воды, получится что-то вроде сельтерской. Выпьете — и как стёклышко.

— Скажите, а рецепта эликсира долголетия в вашей семье нет?

— Есть, конечно. Любой порядочный аптекарь, равно как и врач, родившийся в Чехии, знает наизусть полную пропись средства Макропулоса. Всякий свою. Да только ни одно из них не действует. Шарлатанство. Однако покупают.

— Средство Макропулоса?

— Был такой лекарь во времена Рудольфа Второго. Его дочь, Елена Макропулос, впала в летаргический сон. Время идет — месяц, год, десять лет, а она не просыпается. И не стареет. Вот и пошли слухи, что Макропулос открыл эликсир вечной молодости. А грек — Макропулос был, само собой, греком, — не растерялся. Продавал эликсир на вес золота. Вечная молодость стоит дорого. Но предупреждал, мол, нужно пить долго, быстрого результата не ждите. Император Рудольф пил, а другим не велел, потому — покупали тайно.

— И чем же всё кончилось?

— Умер Макропулос, затем умер и Рудольф.

— А Елена?

— А Елена, доспав до пятидесяти восьми лет, вдруг проснулась, в три дня постарела и умерла. Хотя есть версия, что умерла не она, а её старая нянька, сама же Елена уехала в Вену или Рим, где и живет до сих пор, порой навещая Прагу. Потому не доверяйте молодым девицам — очень может быть, что они годятся вам в прабабки. И этих «пра» будет немало.

Они поговорили о том, о сём, но усталость, ночь и «зубровка», сговорившись, пришли в наступление.

Арехин заранее заказал таксомотор, отвёз домой Чапека, с которым к тому времени перешел на «ты», а потом вернулся к себе в отель.

Глава 4

Действительно, кончина несчастного пана Кейша на съёмку фильмы не повлияла. Вместо него пришла пани Миллерова, строгая сухощавая дама лет сорока, не оставившая сомнений, что синематограф для неё — дело знакомое и обыденное.

Стрекотала камера, от прожекторов пахло раскаленной жестью, сцены следовали одна за другой, и наступивший перерыв все встретили с облегчением.

В буфетную комнату принесли обед из ближайшего трактира, настоящую пражскую кухню. Арехин без труда распознал польский бигос с сосисками. Что ж, недурно, заключил Шаляпин, и остальные согласились. Потом пошли разговоры о вчерашнем происшествии.

— Но почему его спрятали в столе? Я теперь как посмотрю на стол, на эти шахматы, так сразу страх накатывает, — сказал Дорошевич.

Все повернулись к Арехину — верно, потому, что считали его ответственным за шахматный стол. Пусть только по роли, но ответственным.

— Я полагаю, что никто пана Кейша в стол не прятал. Он сам в него залез.

— Мёртвый? — с деланным ужасом спросил Дорошевич.

— Почему мёртвый, живой.

— Но зачем?

— Из любопытства. Пан Кейш хотел проверить, мог ли в столе разместиться шахматист, чтобы и в шахматы играть, и турком управлять. Есть такая версия — будто шахматный автомат и не автомат вовсе, а подделка, фокус, трюк. Мол, турок был только механической куклой, а настоящий игрок сидел внутри и при помощи каких-то приспособлений передвигал фигуры.

— Разве версия? Я читал, что это доказано учёным… забыл каким, но очень авторитетным. Да и сами игроки признавались, что да, что это они играли, и как раз из глубин стола.

— Признание само по себе отнюдь не является критерием истины и царицей доказательств. Мало ли что признавали на дыбе…

— Помилуйте, какая дыба?

— В данном случае — дыба славы. Автомат играл исключительно сильно. Из ста партий выигрывал девяносто пять. Да и проигрыши случались, скорее, из дипломатических соображений и для завлечения публики. Вот и появлялся соблазн объявить себя творцом великих побед.

— Значит, вы считаете, что автомат играл сам по себе?

— Я не знаю.

— Но проверить? Разобрать настоящий автомат, да и посмотреть?

— Это невозможно: автомат Кемпелена исчез. Его