Дело о пражской соломинке - Василий Павлович Щепетнёв

— Значит, наш сценарий — выдумка? Не мог он быть у императора Франца-Иосифа? — огорчился Дорошевич.

— Не обязательно. Есть версия, что за океан повезли копию, а настоящий шахматный автомат остался в Вене.

— Но как могла копия играть?

— А она и не играла. Пожар на выставке, и концы в пламя.

— Но представим, что такой автомат был. Вот вы бы смогли играть изнутри, из стола? — спросил Шаляпин.

— А вы бы, Федор Иванович, смогли бы забраться в граммофон и петь оттуда «Люди гибнут за металл»? Пусть даже граммофон будет величиною с этот стол?

— Я — человек корпулентный, мне для пения простор нужен. Да и с какой стати?

— Ради денег, — предположил Аверченко.

— Ради денег я отправляюсь в турне, — со вздохом сказал Шаляпин. — Не люблю, признаться, лайнеры и океаны. Страшновато. Вдруг, как «Титаник», возьмёт, да потонет, а до берега тысяча вёрст, и все морем, — и, помолчав, продолжил:

— Публике подавай настоящего, живого певца, за него она готова платить несравненно больше, чем за граммофонное исполнение. Хотя и граммофонные записи сделать в Америке планирую, и чем больше, тем лучше.

— Пора работать, господа, — позвала пани Миллерова, и обед, а вместе с ним и беседа об автоматах закончилась.

Арехин послушно делал большие глаза (режиссер так и командовал «Сделайте большие глаза!») и изредка нарочито дергаными движениями переставлял фигуры по доске.

Становилось скучно. Идеальное отвлечение: похоже, никто из участников съёмки не думает о судьбе пана Кейша.

— Перерыв двадцать минут — сказал Хисталевский.

Двадцать, так двадцать. Все поспешили в буфет, один лишь Арехин сидел турок турком, застывшим, выключенным автоматом.

— Вас это тоже касается, — режиссер не выглядел утомленным. Он выглядел встревоженным, даже напуганным.

— Благодарю, но мне и здесь отдыхается неплохо, — ответил Арехин. — Или я вам мешаю?

— У меня намечена встреча, даже две. Прямо здесь.

— Понимаю, — Арехин встал, и, не переодеваясь, вышел из павильонной залы.

Прошел во внутренний дворик студии и сел на скамейку под кустами сирени.

Из открытого окна буфетной доносился голос Шаляпина, рассказывающего о том, как довелось ему два года назад охотиться на носорогов в центральной Африке, и рассказывал с такими удивительными деталями, что и не поймёшь сразу — сочиняет или говорит правду.

— Представьте себе, что носорогов приманивают особым свистком, дающим «ля» первой октавы. Как заслышит носорог это «ля», так всё забывает и несётся со всех ног к источнику звука, надеясь повстречать невесту. Тут его и бери. Как назло, у нашего проводника свисток оказался неисправным, вместо «ля» выдавал «соль», и дуй, не дуй, носорогу один… одинаково безразлично. Пришлось самому исполнять роль свистка. И знаете, с первого же раза получилось так, что целых три носорога услышали меня. А ружей было только два. Да ведь ещё носорог такое животное, что пули ему — что пчелиные укусы, только злят. Единственный верный способ подстрелить носорога — провести прямую между глазом и ухом, разделить пополам и в самую-то середину и попасть. Там у него мозг, по науке ринэнцефальон…

Под рассказ Арехин и задремал — чуть-чуть, в четверть глаза. Почему бы и не подремать? Дворик уютный, день тёплый, в тени густой сирени полумрак…

Перерыв растянулся на полчаса, и Арехин чувствовал себя вполне отдохнувшим, когда к нему подошёл инспектор Богоутек.

— Вы пана Хисталевского не видели? — спросил инспектор.

— Как не видел, видел. В съёмочной зале. У него встреча с кем-то, он и попросил очистить помещение. С тех пор сижу, дышу, отдыхаю.

— С каких пор? — уточнил инспектор.

— Тридцать минут назад.

— Странно. У меня как раз с ним и назначена встреча, только десять минут назад. Пришёл, а его нет.

— Может, отошёл на минутку.

— Вот и я так поначалу подумал, но прошло уже десять минут, а его всё нет и нет.

— Это плохо, — сказал Арехин.

— Хуже некуда, — подтвердил инспектор. — Кстати, пан Кейш час назад пришёл в сознание. Зовёт вас.

— Меня?

— Именно. Это одна из причин моего появления здесь.

Вам нужно срочно с ним увидеться.

— Насколько срочно?

— Насколько это возможно. Пан Кейш в сознании, но, по мнению врачей, он может умереть в любую минуту.

— Раз так, то что ж… Нужно только переодеться, да Хисталевского предупредить.

— Но его нет.

— Тогда — пани Миллерову.

Пани Миллерова тоже не знала, где Хисталевский, но высказала предположение, что он уехал в сером автомобиле. Нет, она не видела, как пан режиссер садился в автомобиль, зато видела, как автомобиль подъехал к главному входу, а через две-три минуту отъехал. Скорее, через три, чем через две. И если пана режиссера нет в студии, логично предположить, что он отбыл в сером автомобиле. Нет, номера она не разглядела, поскольку из окна было далековато. Кабриолет с поднятым верхом.

Инспектор поблагодарил пани Миллерову. Как не поблагодарить?

— У меня, увы, не автомобиль, но тоже серый, — сказал он Арехину.

Серым оказался мерин, впряженный в полицейские дрожки. Умудрённый годами, он не спешил, словно зная, что рано или поздно приедет на конечную остановку, а промежуточные потому и промежуточные, что важности не имеют.

Но на пражских улицах они двигались вровень с прочими. Видно, главным здесь считалась не скорость, а направление. Ехали же они на Градчаны.

И действительно, в итоге они оказались на месте, во дворе лечебницы доктора Шпельгаузена, как извещала подобающего вида табличка на стене заведения.

Инспектор подвёл Арехина к неприметному боковому ходу, ведущему в цокольный этаж. Обыкновенно в лечебницах подобные этажи отводятся под хозяйственные службы, но здесь было иначе. Или особая палата всё же была исключением?

Санитар, угрюмый субъект лет пятидесяти, провёл их по коридору, из которого они, спустившись на пролёт лестницы, попали уже в совершенно подвальное помещение, освещавшееся тусклыми пятисвечовыми лампами. Арёхина это порадовало, ведь других радостей ничего не предвещало.

— Больной не выносит ни шума, ни яркого света, — пояснил санитар, который оказался не санитаром, а тем самым доктором Шпельгаузеном.

Ведомые доктором, они вошли в палату.

На особой, «медицинской» кровати лежал… Вот кто лежал, стразу и не скажешь. Пана Кейша узнать в этом исхудавшем человеке