Танец Клинков: Академия убийц - kv23 Иван

Свет в бальном зале погас не сразу. Он умирал медленно, неохотно, словно сама роскошь дворца цеплялась за последние отблески хрусталя и золота. Сначала потускнели массивные люстры, подвешенные под куполом, как застывшие в падении звёзды. Затем, повинуясь невидимой команде техников, померкли настенные бра, оставляя лишь слабый контур огромного пространства. И, наконец, тьма поглотила всё — паркет, зеркала, тысячи лиц, застывших в ожидании.

Остался только один луч. Белый, чистый, беспощадный. Он прорезал темноту, как скальпель, и ударил в центр сцены, выхватывая из небытия тонкую, хрупкую фигуру.

Анна стояла неподвижно.

Её поза была не просто статикой. Это было остановленное движение, замерший вдох перед прыжком в бездну. Руки, скрещённые на груди, не защищали — они сдерживали. Сдерживали ту бурю, что билась внутри, под корсетом, расшитым жемчугом, под белой пачкой, похожей на облако, под слоями грима и чужой личины.

Музыка началась с тишины. Едва слышный перебор арфы, напоминающий рябь на воде. Динь-динь-динь. Капли дождя, падающие в озеро. Или слёзы, падающие на камень.

Анна сделала первый вдох. И первый шаг.

Она начала не с классического па. Она начала с дрожи. Едва заметной волны, которая прошла от кончиков пальцев рук до самого сердца. Это было не «Лебединое озеро» в его каноническом, имперском понимании, где всё подчинено геометрии и красоте. Это была исповедь.

Анна танцует не для зрителей. Она танцует для призраков.

Перед её внутренним взором, перекрывая сияние прожектора, стояли они. Максим, с его застенчивой улыбкой и щитом, который он так и не успел поднять в последний раз. Григорий, её первый наставник, чья кровь напитала камни подземелья. Отец, чьё лицо она помнила только по старым голограммам и чужим снам.

Она танцевала их боль. Их несбывшиеся надежды. Их ярость.

Её движения были текучими, как ртуть, и острыми, как бритва. Она скользила по сцене, едва касаясь пола пуантами, и казалось, что гравитация для неё — лишь условность, закон, который можно нарушить, если у тебя достаточно воли.

В первом ряду, в ложе, обитой красным бархатом, сидел Директор Громов.

Он не был похож на злодея из детских сказок. Никаких чёрных плащей, злодейского смеха или черепов. Он выглядел как успешный, уверенный в себе мужчина средних лет, облечённый властью, которую он носил так же естественно, как свой парадный мундир. Серебряные эполеты тускло блестели в отражённом свете. В руке он держал бокал с дорогим вином, но вино оставалось нетронутым.

Громов смотрел на сцену.

Обычно балет его утомлял. Он считал это искусство слишком жеманным, слишком оторванным от реальности. Но сегодня… сегодня что-то заставило его податься вперёд.

«Кто она?» — пронеслось в его голове.

Он видел сотни балерин. Видел прим Императорского театра, видел заезжих звёзд из-за границы. Все они были прекрасны, техничны, безупречны. Но они были куклами. Красивыми, дорогими куклами, которые выполняли команды хореографа.

Эта женщина была другой.

В её танце не было покорности. В каждом повороте головы, в каждом взмахе руки сквозила дикая, первобытная сила. Она не просила аплодисментов. Она требовала внимания.

Громов прищурился. Что-то в её пластике… этот резкий поворот корпуса… этот наклон шеи…

Дежавю ударило его под дых.

Память, которую он тщательно хоронил двадцать лет назад, вдруг ожила. Он увидел другой зал. Меньше, скромнее. Зал для тренировок. И другую женщину. С такими же глазами, в которых горел огонь, способный сжечь мир.

— Ты… — прошептал он одними губами. Но тут же одёрнул себя. Невозможно. Та женщина мертва. Он лично позаботился об этом.

— Великолепно, не правда ли? — голос князя Волконского, сидевшего рядом, прозвучал как скрежет металла по стеклу. Князь был уже изрядно пьян, его лицо раскраснелось, а взгляд блуждал по ногам танцовщицы с откровенной похотью. — Какой темперамент! Говорят, она с юга. Надо будет пригласить её в мой особняк после бала. У меня есть… коллекция редких вин, которую ей стоит оценить.

Громов поморщился. Пошлость Волконского раздражала его, как зудящая царапина.

— Смотри на танец, идиот, — процедил он сквозь зубы, не отрывая взгляда от сцены. — Ты видишь технику?

— Технику? — Волконский хихикнул. — Я вижу ножки. И, судя по всему, весьма гибкую спину.

Громов отвернулся от него. Его инстинкты, отточенные годами интриг и выживания, кричали об опасности. Но разум, убаюканный безопасностью дворца и собственной властью, шептал: «Это просто балерина. Просто талантливая девка. Расслабься».

И Анна знала это.

Она чувствовала его взгляд на себе, как физическое прикосновение. Липкое, холодное, оценивающее. Она знала, что он смотрит. И она играла с ним.

Каждый раз, когда она поворачивалась к залу лицом, она встречалась с ним глазами. Грим менял её черты, делал их более резкими, театральными, чужими. Но глаза… глаза спрятать было нельзя. И она вкладывала в этот взгляд всё.

«Смотри на меня, Громов», — думала она, делая серию пируэтов, превращаясь в белый вихрь. — «Смотри и восхищайся. Ты думаешь, что видишь искусство? Ты видишь свою смерть, одетую в кружева. Я гипнотизирую тебя. Я — твоя кобра, а ты — кролик, который замер перед броском».

Она замедлила темп. Музыка стала тягучей, тревожной. Анна прогнулась назад в глубоком камбре, так низко, что её голова почти коснулась пола. Её руки изогнулись, как крылья раненой птицы. Или как лезвия кинжалов, готовых к удару.

Это была дуэль. Психологическая дуэль, где оружием были не мечи и магия, а красота и внимание. Пока он смотрел на неё, пока он пытался разгадать её загадку, он не смотрел по сторонам. Он забыл о своей охране. Забыл о «Тенях», расставленных по периметру. Он был пойман в ловушку собственного любопытства.

А в это время, в другом мире, скрытом от глаз аристократов, шла совсем другая битва.

Мир технических коммуникаций Зимнего Дворца был тесным, жарким и пыльным. Здесь не было золота и бархата. Здесь были трубы, обмотанные изоляцией, пучки магических кабелей, гудящие от напряжения, и запах озона, смешанный с запахом старой смазки.

Ирина ползла по вентиляционной шахте. Её тело ныло от напряжения, колени горели, стёртые о жёсткий металл, но она не останавливалась.

«Ещё десять метров», — шептала она себе под нос, сверяясь с картой на экране наручного коммуникатора. Маленький голографический дисплей светился тусклым зелёным светом, отбрасывая причудливые тени на её лицо, испачканное сажей.

Внизу, под решёткой, по которой она ползла, проходил коридор. По нему шагали патрули. Ирина замирала каждый раз, когда слышала стук сапог.

«Дыши. Просто дыши. Ты тень. Тебя здесь нет».

Она добралась до узловой точки — места, где сходились коммуникации, ведущие к комнате управления проекцией.