Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

Ее голос приближается. Эрин покидает прикрытие и бежит к следующей колонне, ненамного, но все же обгоняя сияющие полоски хаоса, которые могли бы открыть ее выстрелам Ли. Битва – это сетка. Эрин не может видеть траектории собственных выстрелов – это слишком походило бы на порядок, – но она может избегать ярких и бьющих током мест, где порядок повержен. Она может делать это вечно. По крайней мере, она на это надеется.

– Прекрати убегать, выходи и бейся лицом к лицу! – Ли начинает злиться. Хорошо. Люди в гневе совершают больше ошибок, больше промахов; они роняют вещи, теряют бдительность, теряют темп. Ли оставалась спокойной и хладнокровной достаточно долго. Эрин готова к тому, что она изменится.

– Нет!

– Не понимаю, почему ты вдруг стала такой неразумной. Я воспитывала тебя иначе.

Эрин останавливается, перегибается через колонну и дважды стреляет в Ли, которая подозрительно легко отступает.

– Ты вообще меня не воспитывала!

– Воспитывала, насколько было возможно!

Эрин слишком поздно понимает, что попалась в ловушку. Тяжелая рука ложится ей на плечо, и она смотрит в пустое лицо голема. Она изо всех сил пытается вырваться, наблюдая, как Ли Барроу идет к ним, спокойная и жестокая, как кошка на охоте. Она все еще пытается вырваться, когда стена напротив нее истончается и практически исчезает, превращаясь в сияющий серебряный экран. Ее ресницы распахиваются, и она ничего не может с этим поделать.

Ли улыбается. Плавным, словно отработанным движением она разворачивается и стреляет сквозь тонкий золотой экран стены, успевая дважды спустить курок, прежде чем камень снова твердеет.

– Вот так, – говорит она, снова глядя на Эрин, самодовольно и победно улыбаясь. – Похоже, некоторые вещи только что действительно прояснились, не так ли? Так. На чем мы остановились?

Эйвери сделал шаг вперед. Колени у него дрожали. Зубы выбивали барабанную дробь. Казалось, будто весь его скелет ломается в суставах и вот-вот осыплется на пол грудой костей. Ему хотелось развернуться. Ему хотелось убежать. Ему было не место здесь.

Но Циб цеплялась за прутья своей клетки, и он почти видел, как у нее под кожей пробиваются черные перья, пытаясь вырваться на свободу и превратить ее в Девочку-ворону, как и всех остальных. Но если бы он позволил этому случиться, она уже не была бы Циб. Она стала бы другой, чужой, дикой и точно не его Циб. Он не так уж долго знал ее, чтобы так сильно за нее переживать. Но все равно переживал. Он не мог позволить Пажу заполучить ее.

– Ты должна ее вернуть, – сказал он. – Она мой друг, и она не твоя собственность.

Паж застывших вод улыбнулась.

– И почему же я должна это сделать? – спросила она.

– Потому что… – Эйвери набрал побольше воздуха в легкие. – Потому что я прошу и потому что я раскромсаю тебя на куски, если ты ее не отпустишь.

А. Дебора Бейкер «За лесоградной стеной»

Книга VII

Конец всего сущего

Числом мы стали четным[15].

Уильям Шекспир «Бесплодные усилия любви»

Это черствый век.

Л. Фрэнк Баум

Исход

Лента времени: 8:03 PDT, 17 июня 2016 года (и)

Так много крови.

Роджер не знал, что может быть так много крови. Она повсюду: горячая, красная и горькая. Доджер стоит на коленях, зажимая рукой дыру в плече; ее широко раскрытые глаза остекленели. Выходит, что здесь – та точка, где малейшее изменение меняет все: длина слов – входные данные, которыми он снабдил Доджер, – определила ее положение у стены. Он понимает, что будь вычисления кое-где покороче – это могло бы ее уберечь, а чуть длиннее – и пуля попала бы прямо в сердце. Все это слишком сложно. Им не выиграть.

Его собственное сердце сбивается с ритма, отвечая на волны боли, окутывающие Доджер. Он продержится дольше нее – глубоко внутри он чувствует, что всегда держится дольше, когда ранена она; что так и должно быть, иначе у них не было бы ни единого шанса выжить, – но, если она умрет, он протянет недолго. Они идут по невероятной дороге вместе, до самого конца.

Доджер не шевелится. Она просто стоит на коленях, кровь бежит от плеча по руке и впитывается в джинсы, и они умрут здесь.

Нет, не обязательно. Он всегда может сказать ей, чтобы она отправила их обратно. Эрин выразилась достаточно ясно. Он знает, что именно нужно сказать, какие инструкции выдать; он может вытащить их отсюда.

Доджер поднимает голову.

– Ничего себе, – говорит она сиплым от боли голосом. – Ужасно больно. То есть ничего себе. Не подозревала, что будет так больно. Мне нужно… добавить это… в уравнение… Роджер?

– Додж.

Он наконец отмирает и спешит ее подхватить. Так много крови. Она повсюду. Они оба перемажутся в крови, но ему все равно, ему все равно, потому что это Доджер истекает кровью: это она превращает все в ярко-красное, как ее волосы (нет, оттенок более красный, чересчур красный – сейчас он отличает цвета друг от друга так же ясно, как день от ночи, и впервые ему все равно).

– Скажи мне закончить.

Он замирает. Это не тот приказ, который он собирался отдать. Может ли он отдать два приказа одновременно? Если он прикажет ей закончить уравнение, проживет ли она достаточно долго, чтобы перезапустить временную линию? У них тоже есть свой предел.

– Пожалуйста. – Она закрывает глаза, морщась от боли. – Мне больно. Я не могу сосредоточиться. Ты можешь заставить меня сосредоточиться. Пожалуйста. Я почти закончила. Я уже вижу окончательную формулу. Я вижу… Я знаю, как закончить. Не думаю, что я когда-либо была настолько близка к тому, чтобы закончить.

Роджер медлит.

– Ты помнишь, как мы были здесь раньше?

– Нет, но математика помнит. Это зашито в комплексных числах. Они резонируют там, где незаконченные уравнения влияют на взаимное расположение чисел… Пожалуйста. Мне кажется, я смогу закончить.

Если он сделает, как она просит, это убьет ее. Он это знает. Возможно, он убьет их обоих. Или же спасет их обоих.

– Хорошо, – мягко говорит он. – Посмотри на меня.

Доджер открывает глаза.

– Найди решение, Доджер. Это приказ. Это команда. Это требование. Найди решение.

Она улыбается, даже когда ее глаза стекленеют – уже не просто от боли. Маркер пришел в