Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

что существовало, когда Бейкер была еще жива, иначе она не смогла бы использовать это нечто в качестве якоря, – говорит Роджер. – Можно отбросить естественные образования, потому что она была помешана на идее Невозможного города и искала способ сосуществования человека с природой, поэтому использовала бы только что-то, созданное человеком.

– И это хорошо, потому что, если бы она использовала красоту природы, нам пришлось бы добираться в Санта-Круз, – говорит Доджер. – Пляж природных арок – как раз в духе Бейкер.

– Одна только миграция бабочек-монархов чего стоит, – соглашается Роджер. – Итак, это должно быть что-то рукотворное и что-то, что, по ее мнению, простояло бы долго…

– …так что отбрасываем все, что выглядит несолидным или временным, – подхватывает Доджер. – «Золотые ворота» звучат заманчиво, но, по-моему, тут что-то не сходится. Это ложный след…

– …сюда слетается слишком много туристов, так что использовать их слишком рискованно, и они не про воду. Они про то, что над водой. Я бы скорее поверил, что она выбрала их для стихии огня, если бы мне сказали, что это должна быть достопримечательность, но они как будто скорее не пункт назначения, а…

– …способ туда добраться. Добавим сумму мостов, вычтем среднее пройденное расстояние и дату… – На этот раз Доджер замолкает, нарушая ритм рассуждений, которыми они обменивались. Она распахивает глаза. – Оно исчезло. Что бы это ни было, оно исчезло.

Роджер моргает.

– Расскажешь, как считала? – просит он, потому что это единственное, что она всегда была рада сделать, что бы ни происходило вокруг: она всегда-всегда остановится, чтобы продемонстрировать свои расчеты.

– Рид пытался отменить все, что сделала Бейкер. Он должен был знать, где находятся якоря, потому что, скорее всего, помогал Бейкер их создавать. Так что мы ищем что-то, что подходит по параметрам, соответствует расчетам и чего больше нет на прежнем месте.

– А, – понимающе говорит Роджер. Он нажимает на переносицу, стараясь сконцентрироваться.

История – это форма языка. Она повествует о жизни края, города, идеи (на самом деле любая цивилизация – это вереница идей, связанных вместе в сияющую веревку, местами потертую, местами спутавшуюся, но все же непрерывную и прекрасную, даже когда эти слова неприменимы). История никогда не была его специальностью. Но все же он извлекает факты. Порой ему кажется, что он извлекает факты прямо из самого города. И кто знает? Может, так и есть. Может, так и есть.

– 1896 год, – говорит он. – Эрин, что делала Бейкер в 1896 году?

– Собирала учеников, преподавала в начальной школе, сажала семена своей философии, – отвечает Эрин. – Она уже знала, для чего именно пишет «Под-и-Над», но первая книга еще не вышла. Тогда она еще не была уверена, что добьется успеха.

– И она ставила на то, что вера детей станет якорем для наиболее экстремальных идей, – говорит Роджер. – Купальни Сатро открылись для посещения в 1896 году. Предполагалось, что они станут неизменной частью города. Доджер, что говорят числа?

Ее глаза снова стекленеют. Наверное, он никогда к этому не привыкнет, и, может быть, это хорошо. Сестра должна быть прежде всего сестрой, а не поисковой системой для решения загадок вселенского масштаба.

– Открыты в 1896 году, сгорели дотла в 1966 году. Поджог. Эдисон снял там два фильма. Они считались чудом современной инженерии, торжеством электричества… Люди. Так много людей. Делим на количество людей, вычитаем смерти на воде, добавляем детей, зачатых на территории за складом, где никто не увидит… да. – Доджер кивает, сперва медленно, затем все более энергично. – Да, расчеты сходятся. Купальни Сатро были центром этого квадранта. И все еще им являются. Когда люди Рида их подожгли, они не стали переносить столицу, потому что хотели, чтобы якорей не осталось вовсе.

– Нельзя взять Невозможный город, пока не возьмешь все остальное, – говорит Эрин. – Это далеко?

– Недалеко, – отвечает Доджер, перекидывая ногу через велосипед. – Давайте с этим покончим.

До восхода еще полчаса. И только луна наблюдает за ними.

Вода

Лента времени: 6:04 PDT, 17 июня 2016 года (все продолжается и продолжается)

Воздух возле Тихого океана ледяной, береговой линии нет: есть только туман, всеохватный, всепоглощающий. Все трое одеты слишком легко. Они дрожат от холода, спускаясь по последнему небольшому склону к самому краю утеса и глядя на остатки купален Сатро.

Есть что-то вечное в этих руинах, что-то древнее в этих огромных бетонных блоках, выступающих из шумящего океана, в длинных гладких фундаментах, о которые бьются волны. Прилив достаточно низкий, поэтому можно ясно различить форму конструкции, но остается непонятным, как к ней добраться: обозначенного пути нет. Для глупцов, которые хотят подойти ближе, окунуться в историю глубже, чем это можно сделать с безопасного расстояния, власти поставили предупреждающие и запрещающие знаки: проход запрещен, нарушение грозит штрафом, нарушение смертельно опасно…

– Ты можешь доставить нас туда? – спрашивает Роджер, глядя на Эрин.

И Эрин, которой видны все слабые места в этом мире, все места хаоса, все, что готово поддаться, вроде рыхлой земли на тропе, ведущей вниз с отвесной скалы, кивает.

Они спускаются друг за другом: Эрин первая, за ней Доджер – так безопаснее всего, учитывая, что она только начинает воспринимать глубину пространства, – а Роджер замыкает, готовый схватить и удержать, если кто-то из девушек поскользнется или, хуже того, упадет. Утес беспощадно крутой, хотя до бетонных оснований рукой подать. Никто никогда не предполагал – ни Бог, ни человек, ни алхимия (с чьей помощью купальни сгорели дотла), – что кто-то будет идти этим маршрутом.

(Во Фримонте безымянный алхимик смотрит на трех беспризорников – его записная книжка настаивает, что они и есть те кукушата, которых он ищет. Ни один из этих детей не стоит на невероятной дороге. Он знает это так же точно, как и то, что Ли убьет их, потому что они потратили ее время. Он звонит ей и говорит, что билеты путешествовали сами по себе, а не у кого-нибудь в руке или кармане, и что тех, кого они ищут, здесь нет.)

(Автобус, следующий до Рино, остановлен патрульным штата, который под различными именами курирует этот участок дороги уже более шестидесяти лет. К бессмертию не прилагаются новые профессиональные навыки, а если бессмертие получено благодаря человеку вроде Джеймса Рида, остается не так много возможностей для учебы и освоения чего-то нового. Троих спящих на заднем сиденье мужчин с билетами, которые должны принадлежать кому-то другому, оставляют дремать, как они есть.)

(В преданности подчиненных есть ценность. В их предательствах есть милосердие.)

Они спускаются на дюймы, на футы, на годы. Воздух становится плоским – не ощущается ни малейшего дуновения ветра – и все более холодным.