Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

дочь Дайу Рьото, сына Пэфира Вагапэ. Я служу пэкьу как тан-гаринафин Пяти племен Рога. Я командую войском Укьу-Тааса. Передайте вашему императору, пусть он придет и встретится со мной, если не боится.

– Это уловка, – сказал Пума Йему. – Льуку деморализованы, выхода у них нет. Нам следует воспользоваться преимуществом и уничтожить их раз и навсегда.

Однако молодой император выглядел задумчивым. На протяжении всего этого долгого дня он чувствовал себя одинокой шлюпкой посреди бурного моря: то взлетал на высокой, словно гора, волне надежды, то погружался в мрачную пучину отчаяния. Восторг обуревал Фиро при виде того, как идеально сработал план с отвлекающими воздушными кораблями и орнитоптерами. Печаль пронзала его сердце при виде гибели Тана Каруконо и воздухоплавателей. Молодой император пережил приступ жгучей ярости, толкнувший его на необдуманное решение бросить все силы в бойню. Он испытал бессильный ужас при виде того, как его гаринафины и всадники гибнут от рук более опытных льуку. Холодная решимость, броней окутавшая сердце Фиро, позволила ему расчетливо приносить своих людей в жертву, затягивая битву до темноты, чтобы можно было пустить в ход «подсолнухи»…

– «Подсолнухов» у нас больше нет, – напирал Пума Йему. – Ренга, теперь не время колебаться.

Буквально все: девушки-воздухоплаватели, которых Фиро звал сестрами; наездники, бывшие ему как братья; гаринафины, которых он растил с самого рождения; и адмирал Тан Каруконо, старый верный Тан, которого он считал вторым отцом, – все они погибли… После пережитой бури, когда сердце молодого императора плыло по морю, полному обломков и обгоревших тел, когда иссушающие ум планы, которые он вынашивал много лет, рухнули, столкнувшись с реальностью, когда вся тяжесть последствий за принятые решения давила на его плечи, – он чувствовал себя безжизненным, опустошенным, посрамленным.

«Все эти люди умерли ради моей мечты, – размышлял Фиро. – Они сражались и погибали по моему приказу, пока сам я взирал на битву с безопасного места в джунглях. Разве так полагается вести себя императору Дара?»

– Не вступайте в переговоры с Гозтан, – умолял его Пума Йему. – Ренга, очень вас прошу: отдайте приказ немедленно начать последнюю решительную атаку.

– Император Дара не должен быть трусом, – сказал Фиро.

Он сел на Гинки. После нетерпеливого ожидания в течение целого дня и всей ночи самка гаринафина была рада наконец-то размять крылья. За считаные минуты она донесла наездника до потоков теплого воздуха, поднимающегося с городов-кораблей.

Описывая узкие петли, два гаринафина кружили вокруг друг друга, настороженные и натянутые, как тетивы луков.

– Я явился на переговоры, тан-гаринафин льуку, – объявил Фиро. – Что ты хочешь мне сообщить? Полагаю, ты готова незамедлительно сдаться?

Гозтан рассмеялась в ответ:

– Ты, может, и думаешь, что победил, но сердце мое осталось непобежденным.

– Почему? – изумился он.

– Ты постарался измотать наших гаринафинов, чтобы потом напасть на них со свежими силами, но даже так смог достичь лишь равновесия: битва должна была закончиться вничью. Правда, в конце концов мы проиграли, но лишь по той причине, что у тебя имелись в запасе волшебное оружие и другие хитроумные уловки, а вовсе не потому, что вы оказались сильнее или храбрее. Это не честно.

У Фиро от гнева разгорелось лицо.

– Битвы ведутся не только на спинах огнедышащих гаринафинов или на палубах раскачивающихся кораблей. Их ведут также кузнецы, машущие молотами в мастерских, и изобретатели, напрягающие ум в лабораториях. Мы противопоставили силу дара слабости льуку. Что в этом нечестного?

– Мне следовало знать наперед, что отпрыск Дома Одуванчика склонен видеть доблесть в обмане и присваивать себе славу, добытую ценой жизни других людей, – произнесла Гозтан полным презрения голосом. – Как ни крути, ты сын своего отца, а потому воровство и предательство у тебя в крови.

Лицо императора побагровело еще сильнее. Тан льуку явно намекала на два эпизода из истории восхождения его отца, которых Фиро всегда стыдился: на то, как Куни Гару потихоньку захватил Пан, пока Мата Цзинду рисковал жизнью, сдерживая всю мощь империи Ксана на Волчьей Лапе; и на то, как, в бытность уже королем Дасу, он предал Гегемона на берегу Лиру. Фиро считал оба этих события несмываемыми позорными пятнами на репутации династии Одуванчика.

Гозтан, видя, что ему нечего ответить, усилила напор:

– Давай же, командуй: прикажи своим гаринафинам покончить со мной и моими людьми. Спрячься за магией, сотворенной другими, и покрой свое имя взятой взаймы честью и украденной славой. Но это нисколько не поколеблет дух льуку, а сердце мое не примет твоей победы.

У Фиро стало тяжело на душе. Честь и слава – не пустые слова: он вырос на историях об отваге и доблести, и вызов, прозвучавший сейчас в голосе тана-гаринафина, задел в его душе какие-то струны, хотя он и сам толком не смог бы этого объяснить.

– Тогда что же заставит тебя сдаться?

– В старые времена в Дара бытовал обычай решать исход битвы в поединке, не так ли? – сказала Гозтан. – Есть такой обычай и у степных народов.

– Ты вызываешь меня на дуэль? – недоверчиво осведомился Фиро.

– Ну да. А ты никак испугался?

– Но… ты, должно быть, шутишь. Мы же выиграли битву. – Перед глазами Фиро, как наяву, предстало множество мертвых тел, сгинувших в пучине моря под ними, и голос у него стал хриплым. – Только глупец откажется от победы, стоившей такой крови, и поставит все на кон ради изжившего себя ритуала.

– Ты неправильно меня понял. – Гозтан покачала головой. – Поединок не может изменить то, что произошло на поле боя, но он меняет сердца как побежденного, так и победителя. Если верх возьмешь ты, я сдамся без дальнейшего сопротивления, будучи убеждена в твоем превосходстве. Но если победу одержу я, ты отошлешь меня и моих воинов на плотах домой, чтобы мы могли жить и сражаться дальше, а мы оставим дара все наши корабли и оружие в качестве трофеев.

Фиро охватил жар, как если бы по жилам у него вместо крови вдруг потекла лава. Он чувствовал, что превращается в персонажа своих мальчишеских грез, в героя, никогда не берущего взаймы честь и не ворующего чужую славу, – в великого генерала Ксаны Танно Намена, в несравненного Гегемона Мату Цзинду, в непобедимую Гин Мадзоти.

– Я согласен, – торжественно произнес он.

– Тогда давай сразимся завтра поутру, пусть наши скакуны отдохнут.

Генералы и военные наблюдатели яростно воспротивились идее Фиро.

– Ренга, вы же обещали мне и Тану Каруконо, что не вступите в бой и не станете подвергать риску собственную жизнь! – бушевал Пума Йему. – Вы обещали прислушаться к нашим советам!

Фиро старался убедить всех, что поединок – это способ обеспечить победу, не теряя больше жизней,