Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Почту за честь сразиться с тобой снова.

Оправившись от мимолетного изумления, Гозтан сунула боевой топор за спину, отпустила поводья и отсалютовала ему в ответ…

– Что ты затеваешь, Тацзу?

– Делаю ход событий более интересным, разумеется. Примите это… как дань уважения нашему отсутствующему брату.

С течением времени у орлов, что обитали на острове Полумесяца, развился вкус к сочному мясу черепах, ползающих по каменистым пляжам. Однако деликатес был спрятан под прочным панцирем, который не могли пробить ни клюв, ни когти. Чтобы полакомиться, птицам пришлось научиться новому способу охоты: уронив добычу с большой высоты, хищник раскалывал твердый панцирь и добирался до нежной плоти.

Один такой орел как раз кружил сейчас над островом, держа в когтях черепаху.

Последние несколько дней на острове выдались для орла беспокойными: какие-то диковинные твари – изрыгающие дым, дышащие огнем, вздымающие ветер и беспрестанно кричащие – вздумали сражаться близ его дома, заставив всех обитателей джунглей и побережья попрятаться кто куда. Орел и сам скрывался, пока голод не заставил его выйти из убежища.

Птица намеревалась взлететь выше облаков, подальше от суматохи, бросить черепаху на береговые скалы и насладиться долгожданным яством. Но пока она махала крыльями, набирая высоту, полоска облака перед нею вдруг словно бы сгустилась и обрела очертания акулы.

Орел испуганно шарахнулся в сторону и выронил добычу.

Переворачиваясь, черепаха полетела вниз и врезалась прямо в левый глаз Сафину, скакуну Гозтан.

Тот замычал от неожиданности, мотнул головой, резко дернулся и выбросил наездницу из седла. Наблюдающие за поединком воины обеих сторон издали тревожные возгласы, когда тан-гаринафин полетела в море, беспомощно болтая руками и ногами. Сафин, наполовину ослепший и сбитый с толку, бестолково махал крыльями, не понимая, что произошло и что надо делать.

Фиро схватил поводья Гинки и пятками ударил ее по плечам.

– Пошла! Пошла! – вскричал он, вспомнив про маневр под названием «нырок Пэа».

Было время отлива. Падающая женщина и пикирующий гаринафин мчались к наполовину погруженному в воду рифу, и как раз в тот момент, когда тело Гозтан должно было уже разбиться о зазубренные скалы, Гинки вытянула шею и прервала падение тана. Фиро ухватил ее за талию и крепко прижал к хребту Гинки, после чего самка гаринафина с силой ударила крыльями, вышла из пике и набрала безопасную высоту.

Волны внизу бились о скалы, а над головой сгустились облака, как будто боги держали между собой совет.

– Спасибо, – сказала Гозтан, отдышавшись. – Но почему ты решил спасти меня? Ведь ты мог победить, ничего не делая, просто позволив мне упасть в море. Все расценили бы это как божественное знамение.

Фиро посмотрел в глаза гордой женщине льуку. На какой-то миг он снова превратился в юнца, который, уютно устроившись в чайном доме между Рата-тикой и Тото-тикой, с широко распахнутыми глазами слушает повесть сказителя о легендарных героях.

– Нельзя, чтобы жизнь великой воительницы оборвалась по воле слепого случая, – ответил он. – Пусть мир несправедлив, наш долг исправлять это по мере сил.

Гозтан улыбнулась:

– Ты одержал верх, император Монадэту. Теперь мое сердце более не противится твоей победе.

Глубоко в темном трюме города-корабля перешептывались между собой туземные рабы из Укьу-Тааса. То были не горячие головы, поступившие на службу к льуку ради острых ощущений или материальной выгоды, и не перебежчики, решившие разделить судьбу с захватчиками, и не фанатики с затуманенным мозгом, убежденные, что дело их хозяев правое.

То были простые крестьяне, которых насильно заставили работать на завоевателей: орудовать веслами, сгребать гаринафиний навоз и удовлетворять все прихоти и желания льуку. Они повиновались, потому что их родные, будучи взятыми в заложники, сидели в ямах смерти на Руи и Дасу. Эти люди не читали книг мудрецов ано, не рассуждали о чести и славе, не понимали, что значит слово «мутагэ». Все, чего им хотелось, – это выжить и вернуться к своим близким.

– Почему льуку празднуют?

– Потому что они сдались и теперь не умрут.

– Так, выходит, мы направляемся домой?

– Да.

– А что станется с нашими господами?

– Им ничего не будет. Они ведь льуку.

– А с нами?

– Нас обвинят в поражении, и наши семьи казнят вместе с нами. Так сказала тан Кутанрово.

– Тогда что же нам делать?

– Спасать свои семьи.

Переправляясь на берег в шлюпках, воины-льуку и туземцы из вспомогательных отрядов оставляли оружие на городах-кораблях. Настроение среди захватчиков царило подавленное, но отнюдь не похоронное. Да, они проиграли, это верно, но их, по крайней мере, не убьют и не обратят в рабство. Иные утешали себя мыслью, что дара-рааки победили, только переняв военные методы льуку, а стало быть, в некотором смысле дух льуку все-таки восторжествовал.

Пума Йему привел свою эскадру, чтобы принять города-корабли. Матросы и морские пехотинцы карабкались по веревочным трапам, словно взбираясь по ветвям лиан на высокие утесы. Даже спустя десятилетия этот памятник инженерной мысли, образчик гигантомании эпохи Мапидэрэ, внушал благоговейные чувства.

Но не успел десант добраться до палуб, как из трюмов судов хлынули туземные невольники с островов Руи и Дасу. Исхудавшие, грязные, в лохмотьях, они схватили брошенное льуку оружие и бросились к планширям, скидывая абордажные команды вниз, как будто обороняли городские стены. Некоторые моряки и пехотинцы не могли удержаться и падали, разбиваясь насмерть. Остальные поползли по трапам обратно.

Фиро, который наблюдал за происходящим с вершины утеса на мысу, резко повернулся к Гозтан.

– Никак засада? – Он выхватил из ножен На-ароэнну.

Гозтан покачала головой, глядя императору прямо в глаза:

– Это туземцы. Все льуку уже на берегу. Мы ничего подобного не планировали и не в силах приказывать им.

– Но почему они так странно себя ведут? – изумился молодой император. – Это же наши люди! Мы сражаемся ради того, чтобы освободить их.

Гозтан вздохнула. Пока наездники из отряда Фиро взбирались на гаринафинов, а эскадра Пумы Йему оттягивалась назад, взбунтовавшиеся рабы подожгли города-корабли.

С объятых пламенем судов слабо доносился по волнам хор голосов:

– Тен дьудьу купэруна? Льуку кьо! Тен дьудьу купэруна? Укьу кьо!

– Они полагают, что если позволят освободить себя, то мы по возвращении в Укьу-Тааса жестоко расправимся с их семьями, – пояснила Гозтан. – И надеются, что если станут сопротивляться до последнего, то их близких, может быть, помилуют. Если я доложу об их подвиге Танванаки и Кутанрово.

Однако не все невольники присоединились к хору. Кое-кто, не веря, что льуку сдержат слово и пощадят их семьи за преданность, сражался против мятежников. Другие же, считая, что вину на