Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

том несчастном, переодевавшемся женщиной, мне пришло в голову, что прочие ловцы шпионов вполне могли бы сказать то же самое. Сам посуди: без оружия им никуда, а до начала восстания расхаживать по городу с пулевым ружьем не позволялось никому, кроме стражников. Вот тогда-то, пока мы с тобой тащили в тупик Гиракса, я и задумалась: а как они, разжившись пулевыми ружьями, могли поступить с иглострелами? Вероятнее всего, попросту попрятали под рубашки, заткнув за брючный пояс, в силу давней привычки.

– Весьма… мм… прозорливо.

– Благодарю, Твое Высокопреосвященство. Далее. Как бы там ни было, слышали мы с тобой не солдата, согласен?

– Я… мм… вне всяких сомнений, – промычал Ремора, не сводя глаз с иглострела в руке.

– Не солдата и вообще не хема какого бы то ни было рода. Если так, иглострелов вполне достаточно, и, возможно, они нам с тобой пригодятся. Как и это мясо, за которое я еще не успела тебя поблагодарить. Большое тебе спасибо, Твое Высокопреосвященство. Послушавшись меня, ты проявил небывалую снисходительность.

Казалось, Ремора ее не слышит.

– Должно быть, тебе известно, как… мм… действует? Как с этим управляться?

– Ничего сложного. Нужно выстрелить – сдвинь вниз вот это, – объяснила майтера Мята, указывая на предохранитель, – прицелься и нажми на спуск. Если нужно выпустить еще иглу, нажми на спуск снова. Как его перезаряжать, показывать пока не стану: времени нет, да и запасных игл тоже.

Ремора, сглотнув, кивнул.

– А пока что заткни его, пожалуй, за пояс под ризами. По-моему, наш кальд именно так и делал.

– Я… э-э… сие ведь… мм… не одобрят. Когда мы… э-э… вернемся наверх.

– Если ты сам не проговоришься, я никому ничего не скажу.

Нагнувшись, майтера Мята вновь подхватила угол полотнища, на котором покоилось тело Кракса.

– Ну а теперь идем, да поскорее, не то Паук начнет беспокоиться, раздумывать, что могло нас задержать.

В тупике она вновь, как и прежде, преклонила колени, стараясь сосредоточить мысли на подобающих просьбах к богам. Незадолго до того, как Паук запер их с Реморой, чтоб дать себе и своим людям отдых, Кракс ударил ее ногой, отчего правое бедро до сих пор ныло и плохо гнулось. С тех пор, как это произошло, майтера Мята почти не задумывалась о полученном пинке, или, по крайней мере, постаралась убедить себя в сем. Теперь, стоя на коленях над телом убитого Кракса, она обнаружила, что не может отвлечься от воспоминаний о перенесенном унижении. Конечно, сказать «прощаю тебя» и попросить богов, в особенности Эхидну, не винить его в этом пинке – дело нетрудное, однако сердце майтеры Мяты не желало прощать, не желало забывать зла, как ни старайся.

Наконец Кракса накрыло полотнище прозрачного полимера – точно такое же, отрезанное от того же рулона, что и укрывшее Гиракса, и майтера Мята поднялась на ноги. Как звали третьего? Самый спокойный, тихий из их пленителей, он показался майтере Мяте угрюмым и, предположительно, самым опасным, однако права она была или нет – теперь уже не узнать…

– Патера, ты как, за яму для Аплодонта возьмешься? А я бы с генералиссимой Мятой сходил приволочь его.

– Но отчего же… э-э…

– Он вовсе не собирается напасть на меня, Твое Высокопреосвященство, – заговорила майтера Мята, заметив, что Ремора, коснувшись запястьем пояса, проверяет, на месте ли иглострел. – По-моему, ему нужно побеседовать со мною наедине.

Ремора вымученно улыбнулся.

– В таком… мм… случае мне… э-э… безусловно, следует согласиться. Охотно. Охотно.

– Ну а на самом деле, – пояснил Паук, – я просто хочу поглядеть, управишься ли ты как надо. Тебе ж еще для меня яму копать, смекаешь? Ладно. Как копал я, ты видел, а теперь потрудись для Аплодонта с Пакой, вот и выйдет по справедливости: двое тебе, двое мне. Идем, генералиссима.

Майтера Мята, не прекословя, двинулась следом за Пауком к выходу из бокового коридора.

– Что я патере сказал, чисто лилия, – на ходу сообщил ей Паук. – Знаешь такое слово? Значит, правду сказал.

– Да, знаю, хотя всю жизнь считала это словцо выражением из детского арго. Мои ученики употребляют его порой…

– Но что сказала ты, генералиссима, тоже чисто лилия.

Майтера Мята кивнула, постаравшись вложить в кивок как можно больше сочувствия.

– Ты меня извини, что говорю так. Самому стыдно. Привычка… бывает, и не захочешь, а выругаешься.

– Поверь, я все понимаю.

Паук остановился, как вкопанный.

– Вся штука в том, что я тебе не верю. И этому тоже… патере, как его там…

– Ремора.

От подсказки Паук досадливо отмахнулся.

– Вот ты говоришь, тебя Эхидна генералиссимой сделала? Сама тебе так и сказала?

– Разумеется.

– И ты ее видела, вот как меня сейчас? И смогла разобрать, что она говорит? А говорила она с тобой из такого большого стекла, как во всех мантейонах?

– Именно. Если хочешь, могу повторить все ею сказанное. Мне сие только в радость.

Вернувшаяся на привычную почву, майтера Мята вмиг воспрянула духом. Такой уверенности в себе она не чувствовала с той самой минуты, как вместе с Реморой миновала разрушенные ворота имения Крови.

– Один знакомый говорил, что на самом деле ее слов не слышал. Просто понял, о чем она ведет речь.

– Так ведь он знал женщину, – объяснила майтера Мята, надеясь, что Паук поймет вложенный в слово «знал» смысл. – Либо… прошу прощения за этакую неделикатность…

– Ясное дело.

– Либо знал другого мужчину или мальчика, как мужчина женщину. Вот тот человек, о котором ты нам рассказывал… Тити? Следует полагать…

– Ну да, и я тоже, и наоборот. Конечно, знал. В этом-то все и дело?

– Да. Волею Эхидны познавшие радость плотского обладания другими не могут ни лицезреть богов, ни даже разобрать их речений, хотя понимать оные в большинстве случаев способны. У каждого с этим по-разному, а отчего – на сей счет существует около полудюжины объяснений. В подробности я, если не возражаешь, вдаваться не стану: они касаются частоты и специфики различных половых связей. Точно такие же либо схожие предположения ты без труда сможешь измыслить самостоятельно.

– Конечно, генералиссима. Обо всем этом можешь не распространяться.

– Ну а я не знала Мужчины никогда в жизни и посему узрела лик богини в точности так же, как вижу твое лицо… нет, даже гораздо явственнее, ибо ее лик был необычайно светел… слышала каждое изреченное ею слово, от первого до последнего, и, как уже говорила, могу повторить услышанное наизусть. Познавшая же Мужчину…

Грешные слова сорвались с языка сами собой. Чувствуя, что краснеет, майтера Мята поспешила продолжить:

– …Я, подобно твоему другу, более не смогу узреть Эхидну. Случись мне познать Мужчину… то есть вступить в сношения с… с мужем… да, с мужем… я утрачу способность повторять речения богов. Стану глуха к ним, подобно тебе.

– Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить.

– О словах богини? Она сказала…

От слов Эхидны Паук отмахнулся, будто от назойливой мухи.

– О твоем замужестве. Познании мужчины, как ты выражаешься. Тут я тебе скажу вот что.

Пальцы