Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Ужинать всегда хорошо. Мужчина должен питаться мясом. Лошади едят овес и сено. Шаг влево, шаг вправо – побег.

Дежурная красавица внизу подсказала:

– Столовая в соседнем корпусе. Можно по галерее пройти, особенно в дождь, а можно – по желтой дорожке.

Просторная столовая. Высокая, потолки в розетках, люстры. Другая девушка у входа в зал, свободный до гулкости:

– Вы прибыли сегодня? Пожалуйста, ваш столик у окна.

Не столик, но стол – круглый, большой, есть разгуляться где на воле.

– Вечер добрый! Как разместились? – Михась определенно играл в «дидька на отдыхе» – расшитая на украинский манер рубаха: через плечо – фотоаппарат, старенький «ФЭД».

– Терпимо. А вы?

– Замечательно устроился! – Он отодвинул стул. – Эй, Николай, сюда!

– Международные комментаторы за круглым столом. – Николай подсел рядышком.

Для начала официантка принесла салат.

– Не густо тут нашего брата. – Михась подцепил вилкой луковый кружок. – Харьковская цибуля, верно знаю.

Петров посчитал:

– Пятнадцать едоков, вместе с нами.

Николай сидел к залу спиной и пересчитывать не стал.

– Путевки дороги, за свои не разъездишься. Дешевле в Болгарию или Турцию.

– Любое дело в убыток обратить можно, – согласился Михась.

Петров нанизал на зубец горошину. Банальная беседа курортников, гимнастика языка для улучшения пищеварения. За соседним столиком разговор тоже бодрый, а далее – по затухающей. Люди кушают, питаются.

– Когда солнце сядет? – Михась посмотрел вверх. Солнечные лучи дробились о хрусталь тяжелых люстр. С благословенных времен висят.

– Поздно. Север, июнь.

Следующим заходом поданы были половина курицы, не цыпленка, картофель фри, кетчуп и бутылка мартовского пива со вчерашней датой на этикетке. Каждому.

– Мне нравится. – Михась отщипнул кус белого мяса. – Это моя диета.

Пена стойко держалась в высоких стаканах.

– Я поначалу сомневался, ехать ли. Дел много, оставить не на кого. А потом решился. – Михась размахивал костью, как дирижерской палочкой. – Может, до могилы отдохнуть больше не придется.

– Вдруг и в ней отдыха нет. – Петров достал из салфетницы белые бумажные четвертушки.

– Зачем же так мрачно. – Николай тоже покончил с едой.

Измятые листки в жирных пятнах легли на тарелки, Дактилоскопическая экспертиза. Ха-ха.

– Отдохнем выше головы! – Журналист, отдуваясь, выбрался из-за стола.

Михась поднялся легче:

– До ночи все утрясется. – Он завернул в салфетку несколько ломтиков хлеба. – Среди ночи голод, бывает, нападет – жрун! Хлебца с салом не поесть, не сон, а маета будет.

Трапеза кончилась. Они покидали зал последними, с непривычки, видно.

Стрелка «Маршрут № 1» указывала в сторону дюн, над которыми висело гулящее летнее солнце.

– На променад? – предложил Николай. – Полезно после еды, да и на море пора глянуть.

– Можно. Пару снимков щелкну. – Михась поправил ремешок фотоаппарата.

Дорожка, размеченная белой краской, скамейки под легкими навесами. Терренкур.

Петров отстал от сотрапезников. Те брели рядышком, хваля в пивном благодушии погоду.

Сосны росли криво, причесанные ветром в одну сторону, от моря. Открывшееся в проходе меж дюн, оно даже под ясным небом было серым и холодным.

– Ай да пляж! – Михась стоял у воды, отступая на шаг в такт прибою. – Северная Капакабана. В футбол бы сгонять. Интересно, кто наши соседи? – Он показал на ограду, уходившую в воду, железную решетку.

– Наверное, никто. – Николай присел на корточки, зарылся пальцами в песок. – Санаторий раньше цековским был: им и в пустыне ограда положена. А место и без того тихое, погранзона. – Он выпрямился, раскрыл ладонь. – Янтарь.

Охряный кусочек, мутный, невзрачный. Михась попробовал его на свет, вернул.

– Я думал, он красивый.

– С ним работать нужно, резать, шлифовать…

Михась раскрыл футляр аппарата, выдвинул объектив:

– Исторический момент! Сейчас вылетит! Улыбочку! А теперь меня. – Он передал камеру Петрову.

– Интересная машинка, – опередил Николай. – Дай-ка мне. Вещь вечная: за страх сделана, не за совесть.

Птичка не вылетела. Состарилась, видно.

– Посидим? – Николай, оставляя осыпающиеся следы, подошел к скамейке. Два столбика и доска, голубенькой светлой краски. – Тепло, не застудимся.

Можно было не щуриться: солнце спускалось в сизую дымку.

– К дождю, – определил Михась.

Волны безразлично накатывали на пляж.

– С этого дня мы матрасники. – Михась убрал камеру, щелкнул кнопкой футляра.

– Матрасники? – Петров следил за одинокой чайкой.

– Мы так отдыхающих звали в домах отдыха, в санаториях. Матрас надуют и на нем весь день у воды жарятся.

Клонило в сон. Будь здесь матрас…

– Кто-то в море! – Михась резко вскочил. – Видите, белеется тело?

Николай приложил ладонь козырьком:

– Никого не вижу. Где?

Хмарь неба ползла, как вино по скатерти из опрокинутого бокала.

– Показалось, должно быть, – успокаивал Николай.

– Погоди. – Михась смотрел, не мигая.

– Да нет там никого!

– Гляди. – Рука чуть подрагивала, указывая направление. – Видишь?

Сдуло, сдуло ветром и румянец, и безмятежность. Отпускник исчез, проступил усталый, встревоженный человек.

– Пустяки. – Петров тоже оставил скамеечку. – Газета. С парома сдуло или с берега.

Они стояли, поджидая, пока волны подгонят ближе распластанный лист.

– Мусор, – заключил Николай. – Куда «Гринпис» смотрит. Эй, Михась, хлебушек забыл, жрун одолеет. – Он подхватил забытый на скамейке сверточек.

* * *

– Однако детективов у вас изрядно. – Петров замер перед книжным шкафом.

– Специально для отдыха. Другой шкаф с фантастикой, третий – исторические и вообще… У окна – новинки. Мы еще и журналы толстые выписываем, если хотите…

– Конечно хочу. Я уж и забыл, когда читал толстые журналы. Вы сами что посоветуете?

Девушка, та, что поселяла их, поливала цветы в библиотечном холле. Бригадный подряд, – кажется, так это раньше называли? И портье, и библиотекарь, и уборщица. Лошадь и бык.

– У меня вкусы женские, с вашими не совпадут. А хвалят сейчас это. – Она отложила кувшин с водой, чтобы подать пухленький томик.

– Вот и славно, раз хвалят. – Вода начала капать из цветочной плошки на пол, и девушка поспешно схватилась за тряпку.

– Ничего, азалии любят воду, – успокоил ее Петров.

– Паркет не любит. – По полу уже побежал ручеек, норовя добраться до шкафа.

– Тогда я пойду читать, – попрощался Петров, но девушка не ответила, занятая лужей на полу. Нехорошо, он ведь ей паспорт давал – неженатый, москвич, правда, староват, так оно и надежнее. Ладно, и это переживем, если день не задался, то не задался. Да и не вечер еще.

Капли падали реже и реже, пока источник не иссяк совсем. Азалии нынче обопьются.

* * *

За спинками кресел и не разглядеть, кто сидит.

Михась дошел до телевизора, огляделся. Своих ребят нет. Ну, с этими познакомимся.

– Земляки, а другую программу здесь крутят?

Мужик во фраке играл на огромном рояле, показывали то руки с паучьими пальцами, то потное лицо. Ишь взопрел!

– Попробуй, – отозвался сидевший в углу старичок, –