Энигма времени - СанаА Бова

ногами, её вибрация пронизывала всё тело Лиама, заставляя его чувствовать приближение конца. Это не был просто шум – это было дыхание умирающего мира, медленное, тяжёлое, неизбежное.

Он поднял часы, их металлический корпус отражал мерцающий свет трещины. Они словно отвечали ему, их поверхность обжигала пальцы, как если бы они сопротивлялись его решению. Стрелки, которые до этого метались в хаосе, теперь остановились. Замерли, как будто затаили дыхание.

Лиам посмотрел на часы в последний раз. Он видел в них не просто металл и механизм. Они казались ему глазами, умоляющими не завершать начатое, не отпускать ту тонкую нить, которая соединяла его с реальностью.

– Прости, – сказал он, сам не зная, к кому обращается: к часам, к миру, к себе.

Ветер усилился, унося его слова. На мгновение он почувствовал, как весь мир замер, наблюдая за его решением. Но внутри него всё было тихо.

Лиам закрыл глаза, его рука сжалась сильнее. Он знал, что назад дороги нет.

– Есть другой способ, – раздался голос из тени, глубокий и властный, разрезающий напряжение, как нож.

Лиам обернулся. Из темноты, словно из самой глубины разрушенного мира, появился Элиас. Он выглядел безупречно спокойным, его движения были точными, как у хищника, не видящего в происходящем угрозы. Янтарные глаза горели слабым светом, в котором Лиам мог прочитать уверенность человека, который знает, что уже выиграл.

– Не слушай его! – резко выкрикнула Кира, её голос был полон отчаяния. Она шагнула вперёд, её хронометр вспыхнул ярким голубым светом, разгоняя мрак вокруг неё. – Он хочет, чтобы ты оставил всё как есть. Он хочет хаоса!

Элиас усмехнулся, его губы изогнулись в холодной улыбке, лишённой всякого тепла.

– Хаос? – проговорил он, как будто пробуя это слово на вкус. – Хаос – это жизнь, Лиам. Ты уничтожишь себя, но мир всё равно продолжит гибнуть. Ты – часть системы. Разрушь её, и ты разрушишь себя.

Лиам почувствовал, как его сознание начало трещать, как стекло под тяжестью ударов. Слова Киры и Элиаса накладывались друг на друга, их голоса сливались в беспорядочный хаос, который гремел у него в голове. Он понимал, что выбор предстоит сделать ему, и этот выбор будет единственным. Без возврата, без возможности исправить.

Одно решение. Один выбор.

Он поднял часы, его руки дрожали, как листья на ветру. Металл в его ладонях был горячим, как раскалённое железо, обжигая пальцы. Хронометр вибрировал, будто пытался вырваться из его рук, сопротивляясь судьбе. Трещина на горизонте пульсировала алым светом, её сияние становилось всё ярче, поглощая город, небоскрёбы, воздух – всё.

Время замедлилось. Каждая секунда казалась вечностью, каждый вдох – битвой за то, чтобы не потерять себя.

– Прости, – прошептал Лиам. Его голос был тише ветра, но в нём звучала бесконечная тяжесть.

Он поднял часы над головой, на мгновение замерев, будто хотел дать себе последний шанс передумать. Но внутри всё было решено. С глухим криком, полным отчаяния и злости, Лиам швырнул хронометр на землю. Металл ударился об асфальт, и резкий звук разрыва разнёсся вокруг, словно треснула сама реальность. Он с силой наступил на часы, и под его ногой корпус треснул с ужасающим звуком.

Этот звук эхом отозвался в пространстве, как крик самого мира, содрогнувшегося от боли. Из расколотого устройства вырвался свет – ослепляющий, яркий, словно сама суть времени разорвалась и выплеснулась наружу. Он был чистым и обжигающим, пробиваясь сквозь воздух и достигая самой глубины Лиама.

Свет пронзил его тело, заставив почувствовать, как каждая его клетка будто растворяется в этом всплеске энергии. Он ощутил странное смешение лёгкости и невыносимой тяжести, словно он сам становился частью этого сияния. Мгновение длилось вечность, и в этом ослепительном свете Лиам понял, что его выбор был неотвратим.

Его мысли мелькали, как кадры старой киноплёнки. Улицы города, лица людей, Кира, Элиас, трещина, расползающаяся по небу. Всё это исчезало, стираясь в белом сиянии, будто кто-то вычёркивал его существование из самой ткани реальности.

Но вместе с ним исчезла и трещина.

Она сначала затихла, её алый свет поблек, словно поглощённый этой вспышкой, а затем полностью исчез, как если бы её никогда не существовало. Мир, который только что был на грани разрушения, застыл в тишине.

Лиам больше не ощущал себя. Он был ни телом, ни мыслью, ни временем. Он был пустотой. Но эта пустота была спокойной, мирной, как глубокий сон, в котором нет места тревогам.

И в последний миг перед исчезновением он услышал голос Киры, её слова, наполненные теплотой, которая разогнала остатки тьмы:

– Спасибо.

Когда свет погас, город замер. Он стоял на месте, словно остановившийся кадр на экране, неподвижный и бесконечный, в своей мрачной, урбанистической красе. Трещины в реальности исчезли, как если бы их никогда и не было, оставив за собой лишь тусклое послесвечение, которое быстро угасало. Мир вернулся к своим привычным ритмам, люди продолжали жить, идя по своим делам, греясь под неоновыми огнями, забыв обо всём, что происходило несколько мгновений назад. Они не помнили катастрофы, не видели трещины, не ощущали того, что случилось в те последние, роковые мгновения. Всё продолжалось, как если бы ничего не изменилось.

Но Лиам исчез. Он был не просто исчезнувшим – его не было нигде. Он не был в этом времени, не был в другом. Он стал частью вечности, исчезнув за гранью бытия, как если бы он сам стал тенью, поглощённой светом. Всё, что осталось от него, – это пустота, как место, которое никогда не существовало.

На крыше, где Лиам сделал свой последний выбор, остался лишь маленький осколок часов. Этот кусочек металлической оболочки лежал среди потрескавшихся плит, едва заметный в тусклом свете. Но даже в своей крошечности он хранил всю историю, всю жертву, которая была принесена. Слабое мерцание исходило от осколка, словно эхо далёкого света, затухающее в холодной пустоте. Это было прощание – тихое, ненавязчивое, как последний взгляд, оставленный тем, кто пожертвовал собой ради спасения мира. Свет мерцал, как дыхание, угасающее в безмолвии ночи.

Время продолжало идти, но Лиам ушёл. И вместе с ним ушло всё, что он знал о себе, о своём мире, о своей роли в этом бесконечном, запутанном процессе.

ЭПИЛОГ

Город жил своей привычной жизнью, как будто ничего не произошло. Его улицы были переполнены движением, словно кровь в венах гигантского существа. Голографические вывески переливались яркими цветами, их свет отражался в бесконечных стеклянных фасадах зданий, создавая иллюзию, что город пульсирует, дышит. Машины скользили по многополосным магистралям, как металлические тени, несущиеся к неизвестным