Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

«Может, я умер?»

Глаза открывать не хотелось. Пока они закрыты, еще можно думать, что ты жив. Если у него не получится поднять веки, то, стало быть, надежды нет.

Но попытаться тем не менее нужно. Следует взглянуть в лицо правде. Вопреки опасениям, Саво все-таки сумел открыть глаза.

И ужаснулся.

Из темноты на него смотрело лицо демона: выпученные глаза без зрачков, как у акулы или гаринафина; острые и направленные вперед волчьи уши; торчащие из пасти клиновидные зубы, готовые вонзиться в глотку несчастной жертве; закрученный язык, на добрый фут вывалившийся из пасти.

Саво закричал и попытался отползти назад, но уперся спиной в стену. Бежать было некуда.

Шаги, мечущийся свет, озабоченные крики. Он даже обрадовался, почувствовав, что снова проваливается в беспамятство.

Когда Саво очнулся снова, было уже светло. Рядом сидел какой-то старик в простой холщовой рясе монаха и ложечкой вливал ему в рот что-то теплое и вкусное.

Молодой человек подавился и закашлялся. Старик отставил котелок в сторону и помог Саво повернуться на бок.

– Все хорошо, – сказал он. – Ты просто очень долго голодал, дай организму привыкнуть.

Саво закашлялся еще сильнее – не от супа, а от удивления. Старик обращался к нему на языке льуку.

Юноша сообразил, что на нем нет больше жалких тряпок, которые он носил вот уже много месяцев. Должно быть, переодевая его спящего, старик увидел шрамы на спине и распознал в них знаки тана-тааса.

– Два дня тому назад, в сумерках, я вдруг почувствовал потребность выйти на улицу и набрать снега для чая. И увидел там белого зайца, чьи уши трепетали, словно крылья летящего голубя. Поскольку голубь-заяц – создание священное, я выскочил наружу из храмовых ворот и последовал за ним, а он привел меня к тебе. Ты почти насмерть замерз. Хвала Руфидзо Исцелителю – ой, думаю, в твоем случае следует сказать Торьояне-Руфидзо, – что ты выкарабкался.

Со времени отъезда из Укьу-Тааса Саво не приходилось слышать двойного имени божества.

– Кто ты? – спросил он дрожащим от удивления голосом. – Куда я попал?

– Я настоятель Сломанный Топор. Ты находишься в храме Спокойных и журчащих вод, где мы следуем по тропе Руфидзо Исцелителя.

Заметив замешательство на лице Саво, старик повернулся и поднял рясу, обнажив на спине шрамы, какие шаманы при помощи раскаленного камня наносят на спину воина, которого сочтут достойным.

Опустив рясу и повернувшись обратно к юноше, настоятель добавил голосом, одновременно ровным и дрожащим от напряжения:

– Некогда меня звали Ку Куротен, я был таном-волком племени Поющих песков. Я сбежал из Укьу-Тааса, когда стал танто-льу-наро.

Хотя степные народы почитали одни и те же божества, как до, так и после объединения племен под властью льуку и агонов, существовало столько же различных толкований деяний богов и героев, сколько волн в Чаше Алуро или звезд на небе.

Когда великие вожди вроде Тенрьо Роатана или Нобо Арагоза приходили к власти, их взгляды на эпос становились определяющими, вытесняя другие версии народных сказаний. Но это еще не означало, что старые истории исчезали полностью. Порой простое осознание того, что шаманы пэкьу говорят неправду, подталкивало человека узнать больше.

Вот взять, например, бога, которого обычно именовали Торьояна Миролюбивый или Торьояна Целительные Руки. В большинстве легенд он представал в образе гигантского длинношерстного буйвола. Считалось, что Торьояна, подобно другим богам, родился от Все-Отца и Пра-Матери еще до начала времен.

Но существовала еще одна, более мрачная версия его истории, которую настоятель Сломанный Топор во всех подробностях изложил Саво.

После того как великие герои Кикисаво и Афир вырвали у богов тайны выживания в степи и вернулись обратно к людям, Кикисаво отправился странствовать по земле, верша правосудие и набирая в свою дружину самых лучших воинов.

Однажды, путешествуя близ Края Света, он увидел пойманную в ловушку звезду. Подобно прочим звездам, эта пыталась покинуть смертный мир, перебравшись на небо с высокой горы. Однако на вершине она зацепилась за зазубренный кусок кристалла и никак не могла освободиться.

Кикисаво поднимался через облака на своем гаринафине до тех пор, пока крылатому скакуну не стало трудно лететь в слишком разреженном воздухе. Тогда герой спрыгнул на гору и начал взбираться наверх. Цепляясь за свисающие лианы, он одолел воющих орлов, рассекавших ему лицо когтями из обсидиана. А затем вскарабкался по поросшему мхом утесу, чтобы сразиться с буйволами о шести рогах и девятихвостыми саблезубыми тиграми, которые рычали и фыркали ему в лицо. Кикисаво с боем проложил путь через ловушки из тумана и западни из ветра, победил легконогих ледяных воинов и громогласных огневых ведьм. Наконец он добрался до вершины горы и освободил звезду, одним ударом расколов кристалл, рассыпавшийся на тысячи тысяч осколков.

Освобожденная звезда засияла ярко, как воды Чаши Алуро в полдень. В благодарность за свое избавление она решила возлечь с героем и родила ему сына. Кикисаво дал ребенку имя Торьояна, что буквально означает «сияющий».

Поскольку самому Кикисаво требовалось постоянно бродить по стране, обучая и защищая свой народ, отец отдал малыша Торьояну на попечение вождя племени, обитавшего у подножия той самой горы, где Кикисаво встретил звезду. Когда мальчик вырос, стал прославленным героем.

Торьояна обладал силой быка и нюхом волка, острым глазом орла и чутким слухом саблезубого тигра. Сделавшись величайшим в степи охотником и воином, он вел свой народ от победы к победе над соседними племенами.

Но однажды во время битвы вождь, воспитавший Торьояну, был тяжело ранен: правая рука старика, сожженная дыханием гаринафина, обгорела до черной культи. Пока несчастный жалобно стонал, Торьояна предложил Смерти сразиться с ним за жизнь названого отца. Молодой герой также воззвал к своему родному отцу, умоляя того прийти на помощь. Но Смерть отказалась принять вызов, а Кикисаво не откликнулся. В результате старик испустил последний вздох и умер на руках у приемного сына.

Торьояна продолжал крепко держать его тело и не двигался с места семь дней и семь ночей кряду. Хотя глаза его были открыты, он словно бы остолбенел и не отвечал воинам, окликавшим его.

Выйдя наконец из этого состояния, он стал совершенно другим человеком. Оставаясь неподвижным во время траура, Торьояна старался осознать природу страданий. Смерть, болезнь, старость, истощение, раны – то были постоянные спутники жизни в степи, и никто даже не задавался вопросом, зачем они нужны.

«Мой родной отец – великий герой, но он не смог утешить меня, – размышлял юноша. – Песня жизни моего приемного родителя оборвалась навеки, и сердце мое кровоточит. В сражениях я убил