Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

на глазах у отца. Они переломали кости одному мальчику, заживо содрали кожу с другого, а третьего поджарили на огне. Даже шаманы, прячущие лица за масками из человеческой кожи, в ужасе отворачивались, мечтая о том, чтобы крики боли наконец прекратились.

Вожди всячески подначивали Торьояну, призывая его взять палицу и сражаться, чтобы спасти сыновей, поквитаться с их мучителями.

Но Торьояна связал себе ноги веревками из сухожилий и откусил у них концы, чтобы удержать себя на месте.

– Простите, дети, – шептал он. – Простите меня.

Когда стих предсмертный крик последнего из мальчиков, Торьояна отчаянно забился, пытаясь освободиться. Но пальцы из корней травы императы, мягкие и не имеющие костей, бессильно скользили по сухожилиям, не в силах распутать узлы.

Когда воины положили перед ним три обезображенных тела, Торьояна повалился на землю и прошептал:

– Новые убийства не должны быть ответом на предыдущие.

Он подозвал к себе мужчин и женщин, убивавших его детей. Те осторожно приблизились, полагая, что Торьояна готов наконец взять палицу и сражаться. Но вместо этого он стал водить руками – руками, которые оказались не способны спасти его собственных сыновей, – по лицам их мучителей, по царапинам, оставшимся как напоминание о последних, наполненных ужасом мгновениях жизни несчастных детей.

Раны исцелились. Воины пристыженно попятились.

Голос Торьояны окреп:

– Когда страдания уменьшаются хоть на малую толику, в мире делается чуть-чуть светлее.

Взбешенные вожди бросили к ногам Торьояны костяной кинжал. Потом они схватили Диаки и начали отрезать у нее палец за пальцем: сперва на руках, потом на ногах. После чего выкололи ей левый глаз, а затем правый. Бедная женщина вопила от ужаса, а вожди указывали на костяной кинжал.

– Ну же, подними оружие! – посоветовал Торьояне один из вождей. – Возьми его и освободись!

– Что проку в твоей вере, если ты не способен защитить жену и детей? – спросил другой.

Торьояна посмотрел в глаза Диаки.

– Прости, любимая, – прохрипел он. – Прости меня.

– Месть – это демон, который не уснет до тех пор, пока не насытится, – изрек первый вождь. – От боли, которую ты испытываешь, есть лишь одно средство – причинить другим боль, еще более сильную.

– Даже боги не стали бы отрицать необходимость мести, не говоря уже о простых смертных, – добавил второй вождь.

Торьояна взвыл, обращаясь к небесам, к бесчувственным звездам, к непостоянным богам, к своему отцу, великому Кикисаво, который был не в силах помочь сыну. Набрать воздуха в легкие у Торьояны не получалось, поэтому вой его был безмолвным.

– Если не хочешь сражаться, то возьми кинжал, чтобы выколоть себе глаза и отрезать уши, – велели вожди пленнику. – Признай свою слабость и продемонстрируй нам, какой ты трус. Докажи, что ты покорился. И тогда тебе не придется больше быть свидетелем мучений Диаки.

Торьояна извивался на земле, но руки его ни разу не попытались взять костяной кинжал. Не отрывая взгляда от умирающей супруги, он стискивал зубы так, что они крошились.

Наконец, когда крики бедной женщины смолкли, Торьояна перестал дергаться и скорчился на земле.

– Почему ты не отвернулся? – спросил один из вождей.

– Закрывать глаза и уши, чтобы избежать страданий мира, – это тоже ошибка, – ответил Торьояна. – Отворачиваться, притворяясь несведущим, – это грех, умножающий страдания.

Едва лишь Торьояна произнес эти слова, как сердце его перестало биться, а легкие дышать. Перенесенная им боль оказалась слишком сильной для смертного тела, хотя конечности у него были из ветвей и травы, а не из плоти и крови.

Говорят, что воды Чаши Алуро окрасились кровью, а сами небеса рыдали, разразившись бурей, продлившейся семь дней и семь ночей. Лишь на восьмой день гром, ливень и сбивающий с ног ветер прекратились, а воды озера очистились. И тогда два вождя, которые во время ужасного ненастья вместе сидели в одном шатре, дрожа от страха, поняли, что Все-Отец и Пра-Матерь пощадили их только потому, что уважили желание Торьояны не умножать страдания в мире.

Воины двух враждующих племен были так потрясены мужеством Торьояны и его преданностью своим идеалам, что перестали сражаться и устроили ему пышные похороны. Они возвели из костей и земли огромный курган и возложили на него тело в окружении самых ценных сокровищ обоих племен. Шаманы исполняли ритуальные пляски и взывали к волкам и стервятникам, дабы те поскорее приступили к пэдиато савага Торьояны.

Но хищники не успели пожрать тело, ибо на землю спустилась звезда и забрала его на небо, где он стал Торьояной Тихие Руки, Торьояной Миролюбивым, самым отзывчивым к страданиям людей богом.

Саво вглядывался в лицо статуи в алтаре святилища.

Фигура в человеческий рост представляла собой красивого молодого мужчину, белокожего и худощавого, сидящего в позе геюпа и спокойно взирающего на зрителей. С висков его выдавалась вперед пара изогнутых рогов, похожих на рога длинношерстного буйвола. Хотя тело, сделанное из твердого дерева, было мускулистым, из-под зеленой развевающейся накидки выглядывали непропорционально тонкие конечности, как если бы ноги цапли по ошибке прикрепили к слону. Руки-веточки заканчивались уродливыми пальцами, словно бы изготовленными из наполовину расплавившегося воска. Впрочем, при более тщательном рассмотрении становилось ясно, что материалом для них послужили молодые корни лотоса.

– Думаешь, эта статуя недостаточно величественна, чтобы служить главным идолом храма, да? – спросил Сломанный Топор.

Удивленный тем, что настоятель прочитал его мысли, Саво смущенно улыбнулся. Его и в самом деле поразила невпечатляющая внешность божества, особенно если учесть, что храм служил пристанищем для двух с лишним сотен монахов и монахинь.

– Руфидзо Исцелитель – бог не силы, но сострадания, – пояснил старик. – Его изображение не должно потрясать или поражать. Тут гораздо важнее иное: он доступен каждому человеку.

Саво кивнул, опустился на подушку перед статуей и вознес безмолвную молитву. Проведя несколько дней в храме, где его хорошо кормили, юноша изрядно окреп, хотя для исцеления обмороженных рук и ног требовалось время.

– А кто такой Руфидзо Исцелитель? – спросил он. – Что-то мне не приходилось слышать в Дара о таком божестве.

Вместо ответа Сломанный Топор сам задал вопрос:

– Интересно, а в Укьу-Тааса до сих пор почитают Торьояну-Руфидзо? С тех пор как я покинул эту страну, прошло уже много времени.

Различные культы, основанные на смешении верований льуку и дара, расцвели еще при пэкьу Тенрьо, так что именно вокруг них и строилась большая часть религиозного опыта Саво.

– Не берусь сказать, как обстоят дела в Укьу-Тааса сейчас, – проговорил молодой человек, и на лице его проступила печаль. – Но когда я уезжал оттуда два года назад, тан Кутанрово Ага выступала против того, чтобы считать туземного бога Руфидзо ипостасью Милосердного Торьояны Целительные Руки. Так