Немезида ночного ангела - Брент Уикс

сложном, даже если уже проделывал это «сложное» тысячу раз. Может быть, сегодня просто не наш день. Много вы знаете людей, сумевших безукоризненно сделать что-то сложное с первой попытки?

Дарзо говорил мне, что в любом деле первая попытка всегда идет насмарку.

И знаете что? Большинство людей умирают лишь однажды.

Поэтому не спешите бросать тень сомнений на смелость больной женщины, которая борется за свою жизнь, хотя знает, что в конце концов проиграет. Каждый верующий человек временами поддается сомнению. Что же удивительного в том, что в худший момент его жизни он может поддаться ему снова? Почему мы с такой готовностью верим, что секундная слабость способна очернить всю предыдущую жизнь?

Если у вас без подготовки получилось хотя бы посредственно выполнить какую-либо новую задачу, можете считать это победой – особенно если сделать это было так же сложно, как и умереть с достоинством.

Теперь, когда под горлом Петарии стеклось достаточно крови, я присаживаюсь рядом и обмакиваю маленькую пику алебарды – ту, что с обратной стороны от топора – в лужицу. Встаю, поднимаю алебарду повыше, быстро раскручиваю ее… и резко останавливаю.

Брызги крови дугой разлетаются по стенам и потолку. Их не много, но я и не хочу, чтобы они были заметны. Я пытаюсь оставить сестрам Часовни маленькие улики, чтобы у них сложилась идеальная, но неверная картина произошедшего. Они считают себя умнее всех, поэтому должны решить, что нашли в этой комнате следы убийцы, упущенные бестолковыми солдатами.

После этого я прохожу по периметру каюты, разглядываю плинтус, а потом разыгрываю быструю схватку, которая могла произойти. В какой-то миг, махнув золоченой пикой на хвосте алебарды, я оставляю на плинтусе царапину и несколько чешуек позолоты – надеюсь, что солдаты в спешке их не увидят.

Я переворачиваю Петарию на спину… точнее, не Петарию, а его. Труп. Мясо.

Даже мне трудно сдержать эмоции, которые норовят затуманить мой разум. Но этого допускать нельзя. Я не оскверняю тело. Я хладнокровно подготавливаю место преступления, чтобы из-за одного убийства не погибли другие люди.

Ну да, ну да.

Я втыкаю передний наконечник алебарды в горло трупа, точно в то место, куда чуть раньше вонзил нож. Вытаскиваю. Насухо вытираю алебарду тряпкой. Засовываю тряпку в рану, чтобы из нее больше ничего не вытекло. Затем втыкаю задний наконечник между ребер, туда, где зияет ножевая рана.

Некоторые очень опытные люди могут определить, нанесли рану до или после смерти, и Дарзо, наверное, сразу прикончил бы Петарию алебардой. Для убедительности. Я? Я больше заботился о том, чтобы она не убила меня – чему, кстати, меня тоже учил Дарзо. Просто некоторые мокрушники – художники в своем деле, а некоторые – ремесленники.

Я вынимаю пику из груди трупа, вытираю ее и снова затыкаю рану кровавыми тряпками.

Отрываю одну золотую пуговицу от туники, которую украл у Ибекса. Протираю пуговицу тряпкой на случай, если сестры умеют магией определять, кто притрагивался к вещи последним. Зажимаю пуговицу в кулак трупа. Затем, схватив его за запястье, откидываю пуговицу к стене. Она приземляется с краю от кучи одежды, блестящей стороной кверху. Слишком заметно.

Я переворачиваю ее ботинком и сдвигаю с глаз долой под одежду.

Затем, нахмурившись, смотрю на труп. Похоже, Петария мало пила перед тем, как обмочилась – запах от нее исходит едкий и сильный. Мне приходится выбирать между спешкой и хорошей работой.

Я со вздохом стягиваю с трупа исподнее, вытираю кожу, отжимаю мочу в ночной горшок, туго скручиваю влажные тряпки и прячу их в вощеный мешок, который принес из комнаты Ибекса.

Затем я быстро связываю тело, чтобы его было удобнее нести, и с особой тщательностью перевязываю ему раны. Нет смысла прятать труп в безобидный на вид сверток, если он будет оставлять за нами кровавый след.

Накрутив для удобства лямки из веревок, я иду к шкафу Петарии, хватаю несколько платьев с плащом и старательно их складываю.

У меня получилось связать тело очень компактно: колени прижаты к груди, руки туго их обнимают. Петария была маленькой женщиной, и только благодаря этому у меня вообще хоть что-то получилось. Но и я мужчина не крупный, поэтому нести ее мне будет намного труднее, чем, например, Ибексу.

Платья я кладу под тело, сверху прикрываю его плащом Петарии, а поверх кладу сложенный плащ Ибекса. Надеюсь, что со стороны похоже, будто я несу огромную стопку одежды. Просто очередной нагруженный слуга в мире, где слуги невидимы.

Правда, я не смогу нести на руках целое тело и делать вид, что это легкие тряпки – пусть даже оно и будет привязано ко мне сокрытыми от глаз веревками. Но в этом мне поможет мой талант. Магия решает не так много проблем, как вам кажется, но когда она их все же решает, то делает это чудесно.

В комнате Петарии царит бардак, поэтому найти в ней разные тряпки было легко. Теперь я пинаю одежду в разные стороны, топчусь по ней, как потоптались бы солдаты.

Затем подхожу к лампам и задуваю их.

Пока фитили дымят, засовываю под одну из ламп маленькую записочку, адресованную императрице.

«Готов? Гаси слежку».

Я провожу рукой по волосам и чувствую покалывание в пальцах – это ка'кари пожирает следящее заклинание, наложенное императорским магом.

Присев пониже, я накидываю веревочные лямки на плечи, затем с трудом надеваю поверх них жакет и поднимаю кипу одежды с трупом.

Моя рука уже тянется к двери, когда в нее кто-то стучится.

– Петария! – раздается женский голос. – Ты опаздываешь.

Я бросаю взгляд на засов, который не задвинул. Разворачиваюсь и, чуть не спотыкаясь, втискиваюсь в шкаф, чтобы меня не было видно от двери.

Дверь отворяется.

– Петария? Уже обед. Пожалуйста, только не говори, что ты еще в кровати.

Из темноты я вижу, как в дверь просовывается голова Мелены. Я вжимаюсь в стену, стараясь держать кипу одежды совершенно неподвижно.

Слышу, как Мелена принюхивается. Обмираю. Неужели она почуяла запах потушенных ламп?

– Фу, девочка моя, какая же ты свинья. Горшок же выносить нужно!

Она входит в каюту и в темноте брезгливо поднимает горшок.

Я затаиваю дыхание. Мне не хочется убивать Мелену. Проклятие, учитывая, как я навьючен, у меня, наверное, и не получится убить ее.

Она поворачивается – в другую сторону, спиной ко мне, а не лицом, – и выходит из комнаты, держа горшок на вытянутой руке и с отвращением фыркая. Словами не выразить, как я рад, что выжал туда мокрые тряпки. Не сделай я этого, Мелена увидела бы пустой