Немезида ночного ангела - Брент Уикс

«Да ну? Каких?» – Не знаю, зачем я спросил. Чувствую, что попался в ловушку.

~– Вы желаете, чтобы я в точности записывал ваши слова, или же мне делать так, чтобы вы казались умнее?~

Я морщусь. Проиграть в словесной перепалке с неодушевленной вещью – это уж чересчур, даже по моим меркам.

Не задалась для меня эта неделя. Попался на глаза Дженин, потом угодил в лапы ее громилам, меня избили, посадили в камеру, мне угрожали, я проиграл во всех спорах и теперь иду выполнять грязную работу императрицы, на которую она могла подрядить любого из тысячи своих слуг, а все просто потому, что…

Я останавливаюсь посреди коридора.

Это ведь не совсем так, да? Казалось бы, императрица могла подослать к Тактической группе солдат и просто арестовать их под любым благовидным предлогом. Но почему-то она этого не сделала.

Выходит, императрица отнюдь не считает, что мою задачу может выполнить каждый. Она и Часовня стоят на пороге дипломатической катастрофы или даже войны.

Селестия не может допустить, чтобы из-за одного или двух убийств дело дошло до масштабного кровопролития.

Знаете, когда две могущественные державы оказываются на пороге войны, с ними происходит кое-что забавное – по крайней мере, если ими правят более-менее здравомыслящие люди, которые понимают, что потеряют на войне больше, чем приобретут. Страны, балансирующие на краю, на самом деле становятся гораздо стабильнее, чем кажется со стороны. Мне об этом рассказывал Дарзо; а еще он говорил, что в такие времена у мокрушников появляется море заказов, и некоторые из них даже не отягчают совесть.

Когда правитель видит, что в лучшем случае его сторону ждут огромные траты и малый выигрыш, а в худшем – тотальное разорение, то он готов спустить куда более серьезные оскорбления, чем обычно.

Представьте, что какой-нибудь союзнический дипломат дрался на дуэли и убил племянника королевы. В спокойные времена этого дипломата вернули бы домой в ящике. Но подвесьте две державы на волосок от войны, и, скорее всего, дипломата всего лишь отправят домой, вручив ему ноту недоверия.

Ставки становятся настолько высокими, что никто не хочет рисковать и отвечать как обычно, боясь толкнуть всех за черту. Как ни парадоксально, именно когда все думают, что на носу война, державам может сойти с рук почти все что угодно.

Благодаря этой мысли у меня появляется… не совсем план, но его начатки.

Я подхожу к ближайшему императорскому гвардейцу.

– Слушай, я нигде не могу найти Атанасио. Он не на посту, и ни в одной из обычных кают-компаний его нет.

– Кого? – спрашивает солдат.

– Ну ты его знаешь. Ибекса. Преторианца. Я столько времени тут, а до сих пор не знаю, где его комната. Не выручишь? Она же где-то неподалеку? Проводишь меня?

«Пожалуйста, откажись; пожалуйста, откажись».

– Я… нет, не могу. Мне нельзя уходить с поста. Но его каюту очень легко найти.

Я улыбаюсь.

– Это замечательно. Спасибо.

Глава 79

Путь крови

Ибекс – доверчивая душа. Его каюта не заперта. Я вхожу внутрь. Она маленькая, зато преторианец живет в ней один, отчего сразу становится видно, как сильно императрица ценит своих телохранителей. Хотя, возможно, Ибекс не доверчивый, а просто знает, что ни один дурак не станет красть у него.

Что ж, иногда я удивляю даже самого себя.

Я нахожу в комоде его запасную тунику; она аккуратно сложена, как я и ожидал. Внимательно осмотрев ее, я продолжаю рыться в ящике, пока не отыскиваю другую, с золотыми пуговицами. Затем оглядываюсь. В каюте преторианца много пожитков, и многие могут оказаться полезными, но я беру только провощенную сумку. Не хочу таскаться с крадеными вещами.

Мой взгляд падает на красивую алебарду – семь футов в длину, с позолоченным лезвием и наконечником на противоположной стороне древка. Я склоняюсь над ней и ковыряю наконечник ногтем. Позолота чуть-чуть слезает. Я улыбаюсь.

Наконец-то хоть что-то сделано не магией. Ею, конечно, можно закрепить позолоту, но, похоже, даже у неисчерпаемых магических богатств Алитэрской империи есть свои пределы. Или, возможно, заскорузлые ветераны просто любят вещи, сделанные по старинке.

Я делаю несколько вдохов и выдохов, вживаясь в мою любимую роль: запыхавшегося, слегка бестолкового слуги. Сдвигаю повыше дворянский браслет, пряча его под рукав, растрепываю себе волосы, смотрюсь в крошечное зеркальце, проверяю, что на мне не осталось запекшейся крови или рвоты, после чего сутулю плечи, затыкаю сложенную тунику себе за пояс и двумя руками поднимаю алебарду, сделав такое лицо, будто это – живая змея.

Неся алебарду по коридору, я делаю вид, что боюсь поцарапать или случайно насадить на острый конец кого-нибудь из проходящих мимо дворян или слуг. Так я наконец оказываюсь у каюты, в которой, по словам императрицы, остановилась Петария Фью.

У тех, кто живет кровью, мало радостей, и все они блеклы и неполноценны. Самая приятная из них такова: в каждой жизни наступают блестящие моменты, после которых она кардинально меняется, моменты, когда человек должен собрать все свое мужество и действовать, даже если он не может предсказать исход своих поступков, а только понимает, что они будут важны, что они принесут либо счастье, либо погибель ему или другим. Сколько таких моментов бывает в жизни обычного человека? Пять-шесть?

Даже меньше. Возможно, этот человек спросит давнюю подругу, способна ли она полюбить его. Возможно, он отправится добровольцем на войну. Возможно, сожмет руки в кулаки и даст отпор задире. Возможно, уйдет с хорошо оплачиваемой работы, которую ненавидит. Возможно, скажет, наконец, своей жене, что он много лет думал о чечевичной похлебке по фамильному рецепту ее бабушки.

Путь Крови, наоборот, насквозь пропитан такими моментами; они обрушиваются на нас столь же часто, как дождь на прибрежные горы. Если большинство людей обречены жить, понимая, что их поступки почти ничего не значат, то преимущество – а я не осмелюсь назвать это «подарком судьбы», – преимущество нашего образа жизни в том, что наши дела всегда важны.

Я с пугающим спокойствием стучусь в дверь Петарии, зная, что в ближайшие минуты все пройдет гладко или полетит к чертям, или случится и то и другое.

В коридоре, кроме меня, никого нет, но я все равно кручу туда-сюда головой – разыгрываю перед Петарией представление на случай, если в ее двери есть глазок, обычный или магический. Я нервно перебираю пальцами, дергаюсь, бормочу себе под нос.

Дверь чуть-чуть приоткрывается. Петария стоит за ней, высунув только голову и плечи; судя по позе,