Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

и вёл многочисленные переговоры, потому как откочевавшая к Кавказу пусть и небольшая, но оттого не менее воинственная часть Орды, не смотря на последнее поражение, была ещё достаточно сильна и, отойдя на зимние пастбища, постепенно восстанавливала свои силы. Так что не учитывать её в своих раскладах для любого соседнего владетеля было бы верхом глупости, чем никто из них, разумеется, не страдал. В результате в ставку Мамая практически одновременно прибыли послы из Черкесии, крымского хана и регентского совета при малолетнем правителе Хаджи-Тархана. Последними и чуть погодя приехали послы и от русского царя. Так что Мамай, последнее время чаще хандривший от краха лелеемых планов, вновь почувствовал себя кем-то больше, чем простым мирзой. Всё-таки это сейчас здесь, у него в ставке, начинался очередной раунд политической игры, способный многое изменить не только в Дешт-и-Кипчак. Это пьянило сильнее, чем кумыс или виноградное вино. Но Мамай был всё же слишком опытен, чтобы потерять голову, хотя подобное внимание ему и льстило. Но, тем не менее, к присланным предложениям он отнёсся со всем вниманием, хотя большая их часть и не была для него чем-то новым и неожиданным.

Так черкесские князья предлагали ему союз, направленный против Гиреев. И это было ожидаемо, потому что в последнее время давление на их земли со стороны Османской империи и её вассала — Крыского ханства — стало угрожающе нарастать. Имея же союз с ногайцами, черкессы могли попытаться выбить Гиреев из игры раньше, чем их войска объединятся с османскими, что, несомненно, облегчило бы им борьбу за собственную независимость. И мирза, для которого Крым тоже не был другом, был не против подобного, но, как опытный политик, взял время на раздумье.

Тем более что Гиреи, наоборот, предлагали ему забыть былые обиды и организовать совместный поход либо против чересчур набравшейся сил и наглости Москвы, пока та не занялась Степью вплотную, либо против тех же черкесс. Причём в последнем случае хан обещал мирзе поддержку от самого султана, что было довольно заманчиво. Но Мамай и тут не стал сходу ни принимать, ни отвергать предложение, решив сначала узнать, что хотят предложить ему русские, так как хаджитарханские послы прибыли договариваться только о беспрепятственном проходе караванов через перешеек ну и возможности переправы войск самого мирзы за Волгу.

И русские его надежд не обманули…

Что интересно, изначально вести переговоры с мирзой в Москве не планировали. Но в первые месяцы 1527 года, на Хаджи-Тархан неожиданно напал тюменский хан. Только не сибирский, а кавказский. Который тоже имел свой вид на этот волжский город-порт, чему были свои объективные причины.

Ведь ещё в 1501 году в этом небольшом владении осели опальные царевичи из рода известного своим стоянием на реке Угра хана Большой Орды Ахмата: его сын Муртаза с братьями Музафаром и Хаджи-Мухаммедом. Правда, сам Муртаза вовсе не собирался оставаться тут надолго, так как мечтал вернуться в Степь, чтобы возродить державу отца в прежних границах и отомстить всем, кто был повинен в её падении. В чём, как известно, не преуспел и так и умер в Тюмени, свершив при жизни лишь два видных деяния — сговорившись с ногайским мирзой Шейх-Мухаммедом, провозгласил ханом несуществующей Большой Орды своего брата Хаджи-Мухаммеда, и самим фактом своего правления заложив независимое Тюменское государство. Правда, уже через год после его смерти, в 1515 году, в Тюмень нагрянул хаджитарханский хан Джанибек, наголову разгромивший сторонников Хаджи-Мухаммеда и положивший тем самым начало вражды между этими двумя осколками некогда Великой Орды. Ведь в ответ на тот набег правители Тюмени, будучи Чингизидами по крови, посчитали себя в полном праве отныне вмешиваться в любые хаджи-тарханские междоусобицы. А поскольку были они ещё и последовательными противниками влияния Гиреев, то пусть и не удавшаяся попытка воцарения крымского ставленника в Хаджи-Тархане вызвала у них закономерное беспокойство. Так что Кутлуг-Мухаммед, оставив в столице с небольшой частью войск младшего брата Ак-Кубека, с основными силами рванул в сторону устья Волги, надеясь преуспеть там, где оступились татары и ногаи. И, разумеется, также не преуспел. Зато очень сильно напугал хаджи-тарханских аристократов, и разозлил русскую администрацию, которая уже считала волжский путь и Хаджи-Тархан своими. И чересчур деятельный тюменский хан с его агрессивной политикой их никак не мог устраивать, даже если он и был противником Гиреев. Особенно когда у Москвы, в противовес тюменским Чингизидам, имелся свой опальный Чингизид.

Да, Шах-Али ибн Шейх-Аулеар нынче пребывал в опале. Обиженный в лучших своих чувствах тем, что пролетел мимо казанского трона, он не нашёл ничего умнее, чем начать фрондировать перед русским государем. Правда Василий Иванович, занятый войной на границах, довольно долго терпел неумные выходки царевича, пока добрые люди не донесли до его слуха, что "похвалялся Шигалей среди своих людишек тем, что царский титул московскому князю носить не надлежит. Ибо титул сей лишь истинным Чингизидам достоин". И вот подобного умаления собственной чести Василий Иванович уже не стерпел, так что царевич, повязанный оковами, вскоре поменял Касимовский стол на сырую келью в Белоозере. Однако больше самого хана пострадали его люди, которых отдали на дознание самым умелым палачам Москвы. Правда, ни огонь, ни дыба, ни иные методы, применённые к ближникам касимовского сидельца, так и не вырвали из их уст признаний об "измене" Шах-Али. Во многом каялись его люди, но только не в этом. Либо были они так верны своему сюзерену, что терпели любые пытки (во что слабо верится, ибо героями могут быть отнюдь не все поголовно), либо "измены" и впрямь не было, а был оговор недругов касимовского царевича. Впрочем, и того, что они наговорили, вполне хватало, чтобы надолго оставить того в далёком Белоозере под суровым приглядом тамошних монахов. Ну а его людей, кто выжил при "дознании", просто и без затей покидали в глубокие ямы, заменявшие москвичам тюрьмы, и оставили умирать от болезней и с голода. И нет, их не морили специально. Зачем брать грех на душу? Просто в те простые времена о том, что у преступников есть какие-то права не ведали и содержали сидельцев за счёт милосердия посадских: дадут сердобольные люди еды — покормят, не дадут — будут голодать. Ну, или из семьи кто принесёт сидню тюремному поснедать. А откуда в Москве касимовские семьи, если их тоже по монастырям отправили? Вот и умирали вчерашние славные батыры и вельможи в полутёмных ямах на соломенных подстилках, голодные и опаршивившие.

Однако набег тюменского хана многое поменял как в судьбе касимовского царевича, так и в