Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

Когда я очнулся, Алена смотрела на меня огорченно, я бы даже сказал с некоторой долей жалости. «Ай-яй-яй, не нашла что искала? Какая жалость, а узнала то, чего не хотела наверняка, что-то не очень приятное – вот незадача. Ну, возможно, в следующий раз повезет больше. Хотя вряд ли я тебе еще раз дам такой шанс. Хватит, милочка. Хорошего помаленьку».

– Скажите, Алена Викторовна, я так понимаю, вы меня подвергли только что гипнозу. А это вообще законно?

– Законно, – улыбнулась Алена одними губами. – Тем более вы ведь не были против, или, значит, я все-таки плохой преподаватель. Вы же учились блокировать чужое гипнотическое воздействие, когда на вас воздействуют извне, мы же это проходили. Помните?

– Да, да верно, но дело не в том, что вы плохой преподаватель, уверяю вас, вы просто прекрасный учитель. Скорей всего, дело в том, что вы такой незаурядный гипнотизер, что я не смог противостоять вам и воспротивиться вашему проникновению в мою башку. Я думаю, нам надо с вами еще раз повторить курс противодействия гипнозу.

– Скажите, Штефан, где вы учились лести? Это вам в профтехучилище преподавали вместе с техническими знаниями?

– Но вы же ковырялись в моей голове и должны теперь все знать обо мне.

– У меня такое чувство, что я копалась в голове совсем другого человека, но явно не в вашей, – вздохнула Алена. – Не знаю, как вам это удалось, но вы меня провели, Штефан.

– Нет, ну что вы, я перед вами как открытая книга, читайте меня на любой понравившейся вам странице, я нисколечко не против.

– Вот это-то меня и настораживает. Обычно люди пытаются любыми путями скрыть то, что у них внутри. Вы, Штефан, поступаете нетипично, разрешаете рассматривать себя хоть под микроскопом. Это очень странно. Вам разве так не кажется? Почему вы не боитесь, что совершенно чужие люди узнают о всех ваших тайнах?

Мне надо было срочно отвечать на поставленный мне вопрос, чтобы хоть немного загасить Аленину подозрительность. Где моя хваленая молниеносная реакция?

– Алена Викторовна, а вы не подумали, что я просто ничего не хочу от вас скрывать, – мягко, масляно, по-кошачьи сказал я, ничего не придумав лучше. «Дебил, что тут скажешь».

– В какую игру вы играете, Штефан?

– Я не игрок, ни в коей мере.

Алена опять уставилась на меня долгим, изучающим взглядом. Я выдержал ее взгляд, не убрал глаза.

– Ладно, – сказала она после продолжительной паузы. – На сегодня наше время истекло, пора заканчивать занятие. Продолжим завтра.

– Как уже? – я с удивлением посмотрел на часы и даже присвистнул от неожиданности. «Ну не хрена себе, – подумал я. —Так ты, девушка, копалась во мне почти полтора часа. Много же ты узнала о Штефане Дорне, если даже не все» – До свидания, Алена Викторовна, – по слогам сказал я, вставая с кресла.

– До свидания, – как-то задумчиво глухо произнесла в ответ Алена.

У меня возникло стойкое ощущение, что где-то в глубине ее души шла нешуточная мучительная внутренняя борьба, она что-то очень серьезное решала для себя. О чем размышляла Алена, мне оставалось только гадать. Когда я шел к двери, то спинным мозгом чувствовал ее взгляд на себе, он буквально прожигал меня насквозь.

У меня было двадцать пять минут, чтобы отдохнуть после занятия и подготовиться к следующему уроку. Обычно я проводил этот маленький кусочек своего свободного времени на улице, гуляя по небольшому внутреннему дворику. Ну и пусть жарко, зато кругом были ухоженные клумбы с высаженными на них необыкновенными цветами, которые отличались не только причудливыми формами и расцветками от небесно-василькового до пурпурно-бордового, но и сумасшедшим ароматом, который цветы, нагретые горячим олеронским светилом, источали, заполняя им весь дворик. Я не был ботаником или этаким скрытым садоводом-любителем, я никогда не различал где пестики, где тычинки, и мне на эти условности всегда было по большому счету плевать, но именно эти олеронские цветы приводили меня в восторг, мне кажется, я мог находиться рядом с ними часами, несмотря на жару.

Не знаю почему, но их запах напоминал мне о моих самых лучших моментах в жизни. Так часто бывает: ты чувствуешь аромат, и он сразу относит твою память в прошлое. Находясь рядом с цветами, я забывал обо всем плохом, ужасном, что произошло со мной, уносясь далеко-далеко, куда больше никогда не вернусь, потому что реку времени невозможно повернуть вспять. Часто видел перед собой смеющуюся Линду, ее загадочные, влажные глаза дикой серны улыбаются только мне, наши губы близки, тела переплетаются, сердца бьются в унисон. Иногда видел живых родителей, здесь, в этом маленьком дворике, я мысленно мог поговорить с ними, спросить совета. Да я уже вырос, считаю себя взрослым и самостоятельным, но мне так не хватает хоть иногда получить ответ на мой вопрос: «Мам, как ты думаешь, а как будет дальше?»

«Все будет хорошо, сынa, вот увидишь», – слышу ласковый мамин голос. «Конечно, Яр, все будет хорошо, и по-другому быть не может», – вторит маме отец.

И я верю им. Мы с Алексом опять идем по дороге в школу вместе, плечом к плечу. Вот и сейчас я уселся на самом солнцепеке на горячей скамеечке, вдыхая чудесный аромат необыкновенных цветов. Но сегодня мои мысли отправили меня не назад в прошлое, я задумался о настоящем, о том, что секретный агент из меня выйдет паршивенький и любой гестаповец в два счета раскусит, кто я такой. Я никак не могу преодолеть застарелую детскую черту своего характера, я бы назвал ее даже дурацкой – мне обязательно надо постараться быть лучшим во всем, быть на виду, чтобы меня заметили, мной восхищались: «Смотрите, какой Яр Ковалефф, молодец!» Нарцисс хренов.

Алена хоть сегодня и не разобралась во мне, но понятно, что она мне не верит ни на йоту, о чем в общем-то и прямо, без обиняков заявила. И мои никчемные потуги объяснить ей, что я-де легко обучаем с детства, чуть ли не вундеркинд, вряд ли возымели хоть какое-то действие. Сегодня мне помогла моя вторая личность, но так ведь будет не всегда, рано или поздно компетентные органы, такие как гестапо и СД, научатся, как обходить заслоны, поставленные профессором Пекстисом. Я уверен, он не единственный такой гений в своем роде.

«Зачем тебе эти дешевые понты, Яр? – спросил я сам себя. – Ты пришел сюда учиться, набираться так нужных тебе знаний, а не показывать всему миру, вылезая из кожи вон, что ты лучше и талантливее, чем другие. Ну закончишь ты разведшколу с отличием, если вообще существует такое понятие для разведшкол. Дальше то что? Тебе от этого не холодно, не горячо, о тебе здесь уже через месяц никто не вспомнит, а неприятностей на свою голову заработать как два пальца об асфальт. Стоит им только заподозрить, что ты служил в звездной пехоте, в войсках Рейха, и твоя карьера разведчика закончится сразу, так и не начавшись. Они покончат с тобой, быстренько организовав тебе билет в один конец на встречу с праотцами, и в общем-то правильно с их, конечно, точки зрения сделают. Ты понимаешь, имбецил, к чему может привести твое извечное желание произвести впечатление на других?» Ответа, естественно, на свою мысленную гневную тираду я не получил, в ответ тишина.

«Это не игрушки, ты должен быть незаметен, как березовый листик осенью во время листопада», – строго заявил сам себе, чтобы не вызывать излишних подозрений. И тут же мое второе я решило сменить тему, наскучило ему, видишь ли, что ему нотации читают. «Интересно все-таки, что обо мне думает Алена?» – подумало второе я. «Вот видишь, сукин сын, опять кто о чем, а вшивый о бане, – со всей строгостью попытался я разобраться с собой. – Тебе что, правда, так важно, что о тебе подумают?