Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

– Проклятый сепаратист-террорист, брось оружие на пол, или я убью ее, – обратился он ко мне заунывным могильным голосом.

– Боже, я еще так молода, я не хочу умирать, спаси меня, мой герой! Умоляю тебя! – картинно закатывая глаза к небу, запричитал большебюстый ангел.

Ну, Любомир, это действительно перебор, все это напоминает не боевое задание, а какую-то дешевую оперетку. Естественно, слушаться гауптштурмфюрера и бросать оружие куда ни попадя я не стал.

Плавали – знаем, я сейчас брошу стволы, а вы, любезнейший, сначала убьете меня, а затем заложницу. Поэтому мы сделаем так, я разжимаю левую руку, парабеллум из нее с грохотом падает на пол. Гауптштурмфюрер провожает его взглядом, чуть отвлекаясь, высовывая свою тупую башку из-за головы заложницы. Отлично, это-то мне и надобно, я стреляю с правой руки, в этот момент блондинка дергается, пытаясь освободиться из рук сатрапа и попадает на линию огня. Пуля, выпущенная мной из пистолета, предназначавшаяся гауптштурмфюреру, попадает прямо в лоб заложнице, проделывая в ангельском челе аккуратную дырочку. Большебюстая достаточно шумно падает, это, наверное, из-за бюста. Эсэсовец в шоке, я стреляю еще раз и продырявливаю теперь уже гауптштурмфюрерскую голову, причем в нескольких местах, он валится сверху на большегрудую. Аллилуйя.

Все, дело сделано, а задание не выполнено. В кабинет зашел Любомир.

– Ты, Штефан, бессердечный и абсолютно невоспитанный тип. На хрена ты пришил заложницу? Изувер, – начал он отчитывать меня. – Австралопитек, одним словом. Как тебе не совестно, красивая же ведь баба.

– Красивая, – согласился я. – А на хрена ты ей такие большие сиськи соорудил? Засмотрелся – и вот результат, – помня, что лучшая защита это нападение, обрушился я на Любомира.

– Не, но согласись, хорошо получились, – примирительно сказал он.

– Мне кажется, несколько великоваты, – заметил я.

– У тебя совсем нет вкуса, и ты вообще ничего не понимаешь в женщинах, – обиженно отозвался Любомир.

– Ну возможно, ты и прав, – пожал я плечами.

– Кстати, сегодня это был твой выпускной экзамен, который ты вроде как завалил.

– Ну оставь меня за неуспеваемость на второй год, – фыркнул я.

– Не, у нас так непринято.

– Ну и что теперь делать? – спросил я.

Любомир в задумчивости почесал затылок.

– А ну на фиг, напишу в рапорте, что прошел успешно, а то начнется: «Как вы, товарищ Милошевич, обучаете курсантов, что они у вас выпускные экзамены проваливают?» Тем более я тебя видел в деле. Ты хорош. Ладно, пошли минералочки «шлепнем».

– А с этими что? – обвел я рукой лежащих вповалку эсэсовцев и заложницу.

– Да потом разберусь, приберу, соберу. Все как обычно: вы их портите, я чиню. Пошли.

Мы вышли в зал. Любомир достал из холодильничка две запотевшие бутылочки, одну передал мне.

– С газом, – прочитал я на этикетке. – Вроде вредно.

– Кто сказал? – спросил меня Любомир, сворачивая пробку на бутылке. Раздался шипящий звук выпускаемых наружу газов.

– Да так, слышал или читал где, – сказал я, делая глоток, пузырьки ударили в нос.

– Забей, Штефан, жить вообще вредно.

Я, охлаждая себя изнутри, сделал еще пару глотков.

– Слушай, Любомир, давно тебя хотел спросить, а Алена Бортко что за человек?

Он посмотрел на меня.

– Нормальный человек.

– Ну мне кажется, что с ней что-то не так.

– В смысле? – Любомир уставился на меня непонимающе.

– Ну в смысле, – я с трудом подыскивал слова. – Почему она такая строгая, нелюдимая, зажатая какая-то, что ли? Не знаю, как правильно выразиться.

– А ты что, не в курсе насчет нее? Ничего не знаешь?

– Откуда. А что такое? Расскажи.

Любомир сделал два больших глотка, почесал подбородок.

– Тут видишь, какая история, Алену и ее семью я знаю давно. Хорошая такая, крепкая семья была. Они с мужем из одного поселка были, познакомились еще в школе, знаешь, такая любовь на всю жизнь и все такое, сразу после школы поженились. Хороший мужик был, Сашей звали, веселый такой, хозяйственный, обстоятельный, сам шахтер. Алену очень любил, у них долго детей не было, она уже институт закончила, на работу в местную поликлинику врачом-психологом устроилась, а все никак, что-то там у нее по-женски не так, не получалось, короче.

И вдруг Господь такой подарок послал им – девочку, Танюшей назвали. Счастью не было границ, оберегали они дочку, души в ней не чаяли, пылинки с нее сдували. Тут война началась, Сашка добровольцем на фронт ушел, а Алена к нам в разведшколу. Дочку на день в садике оставляла, не хотела, чтобы та садик бросала, там у Танюшки подружки, воспитательницы любимые, да и вообще очень ей в садике нравилось. А вечером, закончив занятия в разведшколе, Алена бежала к дочурке сломя голову. Переночует, отведет сама Танюшку утром в садик и обратно на работу. – Любомир замолчал, уставившись куда-то в стену.

– Ну и…

– …ну и пока она была на работе, разбомбили поселок, сровняли с землей, детский садик, естественно, тоже. Мужа Сашку убили на следующий день.

– Как убили?

– Вот так и убили. Это война, а на войне людей убивают, Штефан.

«Люди гибнут за металл» – почему-то эта фраза всплыла в моем мозгу. «Откуда это? Ах да, опера Гуно „Фауст“, ария Мефистофеля», – машинально вспомнил я.

– Кстати, погиб он не далеко от Родничка— так поселок называли, откуда они с Аленой родом.

Господи, нет. Я поперхнулся.

– Как ты сказал название поселка? – не веря своим ушам, холодея внутри, глухо переспросил я.

– Родничок. Назвали так, потому что посередине поселка из земли бил родник – чистая, вкусная вода. Знаешь, в любую жару сделаешь глоток, а вода настолько холодная, аж зубы ломит. Говорят, целебная водичка была, жизненных сил людям прибавляла, – продолжал рассказывать Любомир, но я его почти не слышал.

Перед глазами стояло разбомбленное здание из красного кирпича с пустыми глазницами окон, возле входа голограмма забавного, застенчивого розового слоника с большими добрыми глазами, приветственно машущего хоботом, и истерзанные детские тельца, разбросанные по периметру, один из них – эта Аленина дочурка. Меня прошиб холодный пот.

– Алена потом много рапортов начальству написала с просьбой отправить ее на фронт, но она как специалист здесь нужнее. Вот как бывает, друг Штефан, – закончил Любомир, допивая минералку и кидая пустую бутылочку в мусорку.

«Так не бывает, – подумал я, —потому что так не может быть». И тут еще одна страшная догадка прошила меня так, что даже затрясло. Мне надо было срочно попасть к Алене в кабинет сейчас, я вспомнил, что у нее на столе стояла рамка с фотографией, кто на ней был запечатлен, я не видел, потому что фотография стояла так, что видеть, кто на ней, могла только Алена. Но я не сомневался, что на фото были ее родные.

– Что с тобой, Штефан? Ты весь стал бледный, и смотрю, тебя потрясывает. Ты здоров? Температуры нет?

– Нет, Любомир, температуры нет, все в порядке. Наверное, просто минералка холодная. Пойду я. Ладно.

– Ладно, – удивленно глядя на меня, сказал Любомир.

Я брел по этажам к кабинету Алены еле волоча ноги, услышал, как наверху хлопнула дверь и раздались легкие удаляющиеся женские шаги, заглушаемые ковролином. Мне показалось, что я знаю эти шаги, то есть знаю девушку, которая удалялась от кабинета Алены. Когда я подошел к заветной двери, меня опять окутал знакомый аромат, тот самый, который я почувствовал вчера в кабинете Алены. Я до сих пор не вспомнил, не узнал, кто она, но сейчас меня это интересовало в меньшей степени. Я сейчас хотел знать другое. Потянул за ручку, открывая дверь. Алена сидела за столом, не поднимая на меня глаз, недовольно, в достаточно резкой форме отчитала меня.

– Вы, Штефан, пришли слишком рано, из-за вас мне пришлось досрочно закончить занятие с курсантом. Позвольте вам напомнить, что вы тут не единственный, и персонал разведшколы не может все время подстраиваться под ваши привычки