Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

Последнюю ночь в разведшколе я спал как младенец. Прощальный завтрак тоже не был пышным, все как обычно. После завтрака я поднялся в свою келью. Собрал в маленькую дорожную сумку только самое необходимое, снял камуфляж курсанта и аккуратно сложил на прибранную постель, надел одежду, в которой я прибыл сюда. Открыл шкаф, там скрученный в ярко-оранжевый рулон лежал давно дожидавшийся меня скафандр и мерзко улыбался. Нехотя напялил его на себя. Раздался настойчивый стук в дверь. На пороге стоял младший лейтенант Митич.

– Нам пора.

Вот и все. Почему-то я с грустью покидал разведшколу.

Обратная дорога до космопорта мне показалась ближе, нежели в разведшколу. С младшим лейтенантом мы не перекинулись и парой фраз. Всю дорогу он молчал, сидя с каменным лицом египетского сфинкса, и смотрел куда-то вперед на дорогу. Возможно, ему было запрещено общаться со мной, а возможно, просто считал себя слишком крутым, чтобы разговаривать с каким-то курсантом – это было ниже его достоинства. Не знаю, где правда, но я счел правильным тоже помолчать, и потом просто так лясы точить совсем не хотелось, а разговаривать о чем-то серьезном с незнакомым человеком сейчас было как-то не с руки.

Мы выехали на бетонку космопорта к стоявшему на стапелях звездолету, на носу которого красовалась синюшная морда пирата с крючковатым носом, в пурпурной, почти в тон его физиономии, треуголке, с дымящийся трубкой во рту и золотой серьгой в левом ухе. Один глаз у него был закрыт черной повязкой, второй зло и цепко наблюдал за всем происходящим вокруг. Для особо сомневающихся в том, что это был действительно настоящий флибустьер, а не обычный одноглазый любитель Бахуса, надпись на борту, начертанная готической вязью четко гласила: «Капитан Флинт». Джип остановился у аппарели распахнутого люка звездолета. Водитель вежливо попрощался со мной, не выходя из-за руля. Младший лейтенант Митич, напротив, вышел со мной.

– Вот ваш корабль. Вы найдете, как добраться до отведенной вам каюты?

– Да, без проблем. Спасибо, что проводили.

– Удачи вам, товарищ лейтенант, – вытянулся в струнку и отдал мне честь.

Мне стало очень стыдно, за то, что я думал о нем так плохо, приписывая ему высокомерие, видимо, ему действительно было строго-настрого запрещено общаться со мной. По тому, как вытянулся передо мной по стойке смирно боевой офицер, четник, настоящий герой, который никогда не кланялся вражеским пулям, презирая смерть, и по тому, с каким подчеркнутым уважением, я бы даже сказал, пиететом пожелал мне удачи, назвав товарищем, я понял, что здесь на Олероне к курсантам разведшколы относятся сугубо серьезно, возлагая в борьбе с Рейхом на них особую надежду. Очень хорошо понимая специфику будущей работы агента, чем-то отдаленно схожей с работой сапера, которому придется драться с неприятелем не на поле брани плечом к плечу со своими товарищами по оружию, а бороться в одиночку в глубоком тылу, окруженному бесчисленным количеством врагов. И так же, как и у сапера, одна мельчайшая, незначительная, казалось бы, оплошность, неточность может привести к гибели.

Я еще раз поблагодарил младшего лейтенанта за все, мы пожали друг другу руки. И я неспешно потопал к звездолету. Подняв голову, увидел красочное изображение капитана Флинта. Мне показалось, пират крайне неодобрительно воззрился на оранжевый скафандр, скрывавший мою персону, мне даже почудилось, что он при этом презрительно сморщился, наверное, он тоже, как и я, с детства терпеть не мог скафандры, они наверняка претили его свободолюбивой натуре.

Корабль мало чем отличался от того, который меня сюда доставил месяц назад. Войдя в зев люка звездолета, напоминающего скорее пасть огромного доисторического ящера времен мезозойской эры, чем вход в грузовой трюм, я знакомым маршрутом добрался до лифта, который стремительно поднял меня на верхнюю палубу, и, хотя я опять отчетливо почувствовал, что за мной внимательно наблюдают, в коридоре никого не было. Экипаж соблюдал строгие правила, установленные для контрабандной перевозки гостей. Открыв свободную каюту для гостей, которая отличалась от прошлой лишь цветовой гаммой, захлопнул за собой дверь, активировал серебряную коробочку-глушилку, бросил ее на стол, а затем с наслаждением избавился от вонючего скафандра.

Порыскал в холодильнике, достал сэндвич с сыром и традиционную малипусенькую бутылочку ледяной колы. Не то чтобы я так уж хотел есть, а просто таким образом начал убивать отведенное мне на полет время. Откусив кусочек сэндвича, запил глотком колы и бухнулся на постель. Взяв пульт от гологравизора, нажав на кнопку, просмотрел меню гологротеки, выбор фильмов здесь был пошире, но по какому принципу и стандарту подбирались в гологротеку фильмы, я не догоняю: основу составляли боевики почти тридцатилетней давности и такая же старинная порнуха. Но делать нечего. Как сказал бы Любомир: «Дареному слону на бивни не смотрят» – старинная сербская поговорка.

Смотреть, как совокупляются ставшие на данный момент уже немолодыми дяденьки и тетеньки, наверняка поутратившие по истечении столь длительного отрезка времени не только свое либидо, но и свой пылкий энтузиазм, меня не штырило, поэтому выбрал классический шедевр кинематографа, снятый известным режиссером Удо Шварцем «Остров сокровищ» – экранизация одноименного романа Стивенсона. Я смотрел этот фильм еще в детстве несколько раз и помню, какой эффект он на меня тогда произвел.

Как только нажал старт, вокруг меня забегали, гоняясь друг за другом, кровожадные пираты, готовые перерезать глотку любому за пару гиней. Выкрикивая во всю глотку известные флибустьерские ругательства, которые, если бы человек высказал в адрес оппонентов в наше тяжелое время, сочли бы чуть ли не верхом учтивости и признаком воспитанности, и паля для пущей убедительности почем зря с утра до вечера из кремневых пистолетов и ружей – так по замыслу режиссера пираты должны были разыскивать сокровища. В стволах во время выстрела вспыхивала яркая вспышка, а из самих старинных орудий смертоубийства из-за сжигания пороха валил легкий дымок. Заряды проносились мимо меня. Клинки сабель от соприкосновения во время жестокой схватки выбивали искры и чуть не задевали мой нос. Парусник чинно проплывая по волнам, казалось, вот-вот зацепит своим острозаточенным якорем или же своим деревянным, мокрым от соленных морских волн бортом.

Но удовольствия от просмотра я не получил, во-первых, сейчас я воспринимал этот фильм совсем по-другому, не так, как в детстве, сейчас мне он показался каким-то наивным, а актеры, казалось, недоигрывали. Персонаж Джона Сильвера смотрелся чересчур злодейским, а юнга Джим Хокинс, на которого я в детстве хотел быть похожим, до дебильности восторженным. Доктор Ливси очень сильно напоминал рядового маньяка-эскулапа и садиста, а не судового доктора. Единственно кто по-прежнему оставлял приятное впечатление, это капитан шхуны Александр Смоллетт. Во-вторых, мешало воспринимать кино, полностью отдаваясь сюжету, то, что копия фильма была просто ужасающей, заезженной вконец – пираты то и дело застывали на пару секунд, как замороженные, потом, словно оттаивая, оживали на время, как во второразрядных фильмах ужасов, начиная медленно шевелить руками и ногами, до невозможности растягивая при этом слова.

Случилось это на четвертый день полета. Из-за того, что я мало двигался, много ел и смотрел на ночь всякую непотребную хрень, спал плохо и очень чутко, любой мало-мальский шорох раздражал, заставляя просыпаться. По корабельному времени было три часа ночи, я проснулся оттого, что скорее почувствовал, нежели услышал, как дверь моей каюты тихонечко открылась и кто-то бесшумно проскользнул ко мне. Ну и что делать? Включить свет, заорать, чтобы незнакомец испугался, обратившись в бегство, или сразу охренячить его ударом пяткой в лоб, чтобы неповадно было по чужим каютам по ночам шастать.

Я принял другое решение: подождать, что будет дальше. Весь внутренне собравшись, готовый ко всему, прикинулся спящим баклажаном, хотелось бы разобраться, какого черта этому незваному гостю надобно. Двигался он достаточно уверенно и бесшумно, но так как все мои чувства были обострены, а я сам представлял собой сгусток оголенных нервов, то я слышал, как он взял со стола коробочку-глушилку, видимо, повертел ее в руках, с легким стуком