Мёд горьких трав - Диана Ва-Шаль

Рэм вышел из машины первым – Райан всегда восхищался тем, как брат двигался; легко, непринужденно, но в каждом движении благородство, сила и уверенность, – втянул воздух носом, размял шею. На часах его бесперебойно вспыхивали разноцветные уведомления.

Райан чувствовал, как его подташнивает – запах табака, кажется, пропитал даже его одежду, – и на мгновение согнулся, опершись о колени.

Тишина. Негромкие трели птиц.

Все произошло слишком быстро. Райан даже не успел выпрямиться. В распахнутом окне верхнего этажа мелькнуло движение. Пышная копна волос миниатюрной Шонни. Девичье белое платье. Время замерло, всё происходящее казалось неестественным.

Воздух стал вскриком. И Шонни вылетела из окна. Рэм кинулся было вперед… Глухой удар о землю. Треск. Кровь. Кончено. Райан стоял, как парализованный. Отшатнувшийся на мгновение Рэм бросился к месту падения. Его вой. Нечеловеческий.

Мир сжимался до размеров одного мгновения, в котором единственным присутствующим был звук, похожий на гул.

***

В храме пахло горькими травами. Ирэн стояла на коленях у покрытого тела Шонни и, не стесняясь боле присутствующих, не держась боле за свое положение, плакала. "Моя девочка… Моя бедная девочка… Мои бедные дети, что они с вами сделали…".

Гримировать Дэвида было сложно; но тело Шонни даже после грима покрыли без возможности одернуть саван. Нечего было гримировать. Нечего восстанавливать.

Дамиру о смерти дочери не сообщили и предприняли все действия, чтобы отец хотя бы какое-то время не знал о случившемся – он бы не пережил такой новости.

Столица, еще не прекратившая слезы по Дэвиду, еще сильнее потускнела. Оставалось все меньше слов, шок и паника их пожирали. Люди беспрестанно говорили: одни утешали, другие порицали, третьи ссылались на кару Небес. Зароптали на монархов исподтишка, припомнили казни жнецов… И боялись. Незыблемые неприкосновенные Трое оказались ближе к смертным, чем к молчаливым богам; покушения и убийства монарших особ впервые оказались публичными, впервые назывались своими именами. Впервые происходили вне темных спален и часов сна. Впервые стали известны верноподданным.

Острота восприятия скатилась к нулю, и Райан более-менее пришел в себя в предрассветный час, сидя в апартаментах у Рэма дома. В носу все еще пахло смолой и дымом. Церемония прощания осталась там, за дверьми тихой теплой квартиры. Райан чувствовал ужасную усталость и еле держался в кресле; внутри свербело и роптало, нагоняло отчего-то чувство вины и не позволяло лечь в постель. Он крутил в руках витиеватый золотой фрачник, пытаясь проанализировать не только растаявший ночью день, но и минувший год, годы…

Белый мундир валялся у его ног, сумбурный поток мыслей мешал в единую кучу детские воспоминания, юношеские чаяния, отца и мать, братьев и сестру. Званые обеды в торжественных залах, фьорды Чеботарского залива, что резали серые пенные волны, и военные городки. Терзания и депрессии. Желания и предречения.

Уснуть бы, чтобы закончился этот кошмар, чтобы наконец все нормализовалось.

Райан отшвырнул фрачник на пол, опустил лицо на ладони. На часах его тем временем высветилось уведомление от Уильяма. Еще через мгновение, коротко постучав, в комнату заглянул Рэм. Он зашел, сильно шатаясь. Вторые сутки без сна, брат терял координацию. Опустился тяжело на диван напротив, глядя прямо на Райана пустым жестким взглядом:

– Ну, вот мы и остались с тобой вдвоем, Рай, – голос звучал глухо, как будто Рэм говорил издалека. – Теперь ты у нас наследник второго порядка.

Понять, что скрывается за словами и интонациями брата трудно; шок ли от происходящего, попытка осознать смерть Дэвида и Шонни или сухая констатация разделенных между оставшимися детьми Дамира обязанностей? Высказанные ли то подозрения в сторону Райана в чем-то или страх за их жизни, предостережение быть осторожным? Наверное, даже сам Рэм не смог бы ответить.

– Ты ведь знаешь, что это всё… – начал Райан, но дальше не мог произнести ни слова.

Теперь все было не так просто. Ушедшие, разрушенные жизни. Чувства потери и горечи требовали времени и размышлений. Но как можно размышлять, когда земля уходит из-под ног?

Вопрос не в том, как избежать правды; должно принять и её, и те последствия, которые она несет.

За окном медленно светало. Розовым покрылась линия горизонта.

– Ты был прав, Рэм. В тот день, когда Ина приехала в Мукро, – проговорил Райан, глядя на расплывающиеся на темно-синем небе оранжевые пятна. – Монаршая мантия – не бронежилет, и у золотого чертога наоборот следует быть осторожнее. И здесь одиноко… – обернулся к молчавшему брату. – Устоим, лишь держась вместе.

В этот момент, когда Рэм только хотел произнести что-то, дверь приотворилась. Кроха Морис несмело заглянул в темную комнату, замерев у порога. Лицо Рэма мгновенно преобразилось, стало мягче; он поднялся, подходя спешно к малышу:

– Так, юный исследователь, ты что в такую рань поднялся? – кронпринц легко поднял на руки сына, и тот обнял его за шею, утыкаясь носом в отцовское плечо:

– Страшный сон… – пролепетал ребенок.

– Это всего лишь ночь, Морис, она иногда придумывает страшные сказки. Но они исчезают, как только приходит утро, – Рэм подошел к окну. – Смотри, видишь, встает солнце? Оно растворит плохие сны. Посмотри на горизонт и подумай "куда ночь уходит, туда сон уносит".

Райан вздрогнул; Дамир мало, очень мало проводил с ним времени в детстве – непозволительно мало, – но эта фраза осталась в памяти. Тоска сжала сердце до пронзительной боли.

– Почему ты уходил надолго?

– Работа, Морис, много работы.

– А почему Дэв не пришел?

У Райана задрожало перед глазами; он не знал, как брату хватило сил ответить:

– Ему пришлось уехать по делам, малыш.

– С Азой? – произнести "Азалина" Морис пока не мог.

– Нет, у нее дела в Мукро, – Рэм сглотнул, отходя от окна; бросил взгляд на Райана, кивнул, направляясь к двери. – Пойдем спать, Морис. И тебе еще нужно, и мне уже нужно…

– Добрых снов, – Морис, смотря на Райана из-за плеча Рэма, махнул ручкой.

– Добрых снов, – ответил тот чуть слышно.

Райан не помнил, как оказался в кровати. Потолок плыл перед глазами, подташнивало; провал в беспамятство напоминал обрушение в черную пустоту. Но почему-то в этой пустоте шумели волны, штормовые нагоны, налетающие на скалистые бухты Чеботарского залива, и распускались белые покори, медленно темнеющие. Он уснул на спине, и проснулся, не меняя позы. Открыл глаза с полным ощущением, что успел лишь моргнуть, и полумрак за этот миг сменился ярким солнцем, бьющим светом в незадернутое шторами панорамное окно.

Сфокусировал взгляд на наручных часах – время после полудня, – поднялся, добрался до кухни в легком ознобе. В ушах точно ветер шумел, но даже через свист Райан отчетливо различал тишину в