Наследник Воли - Александр Горин

— «Просто ответил»… Интересная формулировка, — холодно произнес дознаватель.

Давление возросло. Щупы стали острее, настойчивее, пытаясь продавить пассивность. Он явно не понимает, как такое возможно: активной защиты нет, но и доступа к ядру — тоже. Это его злит и настораживает.

— Только вот скажи мне, — его голос стал тише. — Откуда у юноши, официально признанного «пустотой», столько навыков? Навыков, которые позволили не просто противостоять брату, но и пробить его защиту?

Вот он, главный вопрос. Они не могут объяснить феномен. Не могут его каталогизировать. А что нельзя каталогизировать — то подлежит уничтожению.

Я позволил внешней оболочке дрогнуть, имитируя всплеск страха.

— Я… я не понимаю, о чем вы. Я просто читал книги отца… и иногда что-то получалось. Сам не знаю как.

Слишком слабое объяснение. Он не купится. Нужно что-то еще, но что? Никаких техник Волеведения — их паттерны известны и будут распознаны. Никаких своих приемов — их сочтут враждебной аномалией. Тупик.

— Или вот еще вопрос… — Решетов наклонился вперед, и его щупы сомкнулись вокруг моей свернутой воли, словно удав. — Откуда у тебя умения, чтобы пытаться преодолеть энергетический потолок Волеведения?

Знают и об этом. Следят постоянно. Значит, любая активность будет замечена. Любая попытка защититься — раскрыта. Как выиграть, не делая ни одного хода?

— Я… не понимаю, как это сделать! — я широко раскрыл глаза, изображая панику, и позволил внешней оболочке на мгновение "порваться", показав хаотичные всплески отчаяния. — Я не умею этим управлять! Я не знаю, что вы хотите!

Это не сработает. Он видит противоречие: пассивное поле, но при этом — следы мощной активности. Он не отступит.

И, наверняка, у него ещё один козырь в рукаве — пси‑конструкт, который следил за моей схваткой с Багрецовыми. И как побить тот козырь, я совершенно не знал: там мои всплески воли были в десятки раз интенсивнее.

В этот момент дверь открылась. Вошел еще один инквизитор, наклонился к Решетову и что-то быстро прошептал.

Решетов медленно поднял брови, его взгляд стал тяжелее. В его ментальном поле вспыхнуло холодное удовлетворение. Когда его коллега вышел, он слегка наклонился ко мне.

— Твой брат, Владимир, — голос Решетова прозвучал зловеще тихо, — дает показания. Подробные. Он описывает твои техники, как не известные Волеведению.

Все. Это конец. Они получили прямое свидетельство нарушения Ментального Регламента. Теперь мое пассивное сопротивление выглядит не как беспомощность, а как упорное сокрытие.

— В Канцелярии, — Решетов откинулся на спинку стула, и в его глазах не осталось ничего, кроме ледяной уверенности, — нам даже не нужны неопровержимые доказательства. Для «чистки» нам достаточно обоснованных подозрений.

Он помолчал, давая мне прочувствовать свои слова и уверенно продолжил:

— И этих подозрений, поверь, уже более чем достаточно.

Глава 10

Чистка. Стирание. Перед самой процедурой — дать бой. Прорываться. Живым не дамся.

Но сейчас еще был шанс. Последний.

Шепот. Точечно. На минимальной мощности. Рискую, что заметят, но иного выхода нет.

Решетов наблюдал за мной с холодным, почти научным интересом. Он видел борьбу на моем лице — и был уверен, что видит страх юнца.

Я медленно поднял голову, позволив внешней оболочке сознания сомкнуться плотнее.

— Я… — мой голос прозвучал хрипло, я сделал паузу. — Я могу… попробовать показать. То, что у меня иногда получается.

Применить Шепот. Я тут же направил в его сознание настолько тонкий и незаметный импульс который только мог — легчайшее внушение: «Спонтанное проявление воли… редкий феномен… стоит изучить…»

Решетов не шевельнулся, но его щупы на мгновение замерли. Я почувствовал, как поданная мысль нашла слабый отклик в виде легкого любопытства.

Я обратился к самому примитивному упражнению из «Практикума Волевода» — созданию простейшего щита. И пропустил энергию через искаженный фильтр свернутого сознания, через обрывки памяти Ярослава.

Щит, возникший передо мной, был уродливым. Нестабильным, дрожащим, собранным из обрывков. Не «Кокон», не «Барьер», а хаотичный гибрид — точь-в-точь как у новичка, не умеющего контролировать внезапно проснувшийся дар.

Я позволил Решетову просканировать эту хлипкую, аномальную, но примитивную конструкцию. И все это время «Шепот» тихо нашептывал на заднем плане его сознания: «Интересный случай… уникальный материал… не уничтожать… наблюдать…»

— Вот… — я выдохнул, изображая истощение. — Иногда… что-то такое выходит. Я не знаю, как это работает. Просто… случается.

И в этот момент я намеренно ослабил контроль над той самой крошечной частью воли, что питала щит. Но сделал это особым образом — как непроизвольный выброс, будто спящая энергия внутри меня внезапно взбрыкнула.

Это было похоже на то, как лошадь, долго стоявшая на привязи, внезапно рванула поводья. Слабый, но яростный ментальный импульс рванулся вверх, словно пытаясь пробить невидимый барьер.

И тут же пространство передо мной сгустилось. Решетов включил ментальную защиту. Мгновенная, абсолютная реакция.

Его собственный щит — плотный, многослойный, архитектура непроницаемости которого напоминала мой собственный самый мощный уровень “Кокона” — «Абсолют». И за этим щитом — уже готовый ментальный удар, собранный, нацеленный прямо в меня.

Вот он, его настоящий уровень. Не дознаватель. Оперативник. И щит — совсем не базовая техника. Это высший пилотаж.

Мой инстинкт вырвался наружу. Каждая клетка, каждый нейрон, отточенные сотнями боев в прошлой жизни, требовали немедленно развернуть «Кокон», парировать угрозу, ответить «Молотом». Это был чистейший рефлекс, быстрее мысли. Я буквально увидел свою контратаку — мгновенную и смертоносную.

И дичайшим, запредельным усилием воли — подавил ее. Словно собственными руками перерезал себе сухожилия перед самым прыжком.

Мое лицо сохранило выражение наивного испуга и истощения. Я сделал вид, что вообще не заметил его молниеносной реакции, его щита и уже готового удара. Для меня, Ярослава-пустоты, ничего этого не существовало. Я просто продолжал демонстрировать свою слабость и ощущение дикого, необузданного потенциала, бьющегося в клетке.

Решетов на мгновение задержал свой уже готовый обрушиться на меня удар, его взгляд стал пристальным, изучающим. Он видел перед собой не угрозу, а испуганного юнца, рядом с которым его собственная мощь выглядела избыточной.

И этот юнец только что продемонстрировал именно то, что нужно было моему «Шепоту» — дикий, неконтролируемый выброс.

Он погасил свой уже готовый удар. Его щит растворился так же мгновенно, как и появился.

Решетов молчал, его щупы скользили по дрожащему щиту, зацепившись за эхо этого странного, направленного в никуда выброса. Я чувствовал его анализ, холодный и безоценочный.

Он искал структуру, паттерн, следы школы. Но нашел лишь хаос пробуждающегося дара, который даже не понимает своих собственных пределов и инстинктивно бьется о них. И мой «Шепот», осторожно подпитывавший эту интерпретацию: «Дикий, необученный талант… сам не понимает, что