Наследник Воли - Александр Горин

Воздух гудел приглушенным гулом голосов, звяканьем бокалов, шелестом дорогих тканей. Группы аристократов стояли, словно островки в этом море света и гула голосов — бархатные камзолы, расшитые золотом платья, блестящие драгоценности. От них волнами исходили ментальные вибрации — надменность, любопытство, скука, тревожная настороженность.

У главного входа, на невысоком помосте, замер церемониймейстер в парчовом кафтане. Рядом с ним глашатай в старинных одеждах каждый раз перед объявлением нового имени делал глубокий вдох, и его голос, громовый и поставленный, раскатывался под сводами, на мгновение заглушая весь шум:

— Граф Дмитрий Волынский с супругой!

— Граф Орлов с семьей!

— Барон Нестеров с сыновьями!

Мы двинулись вперед, в самый водоворот аристократов. Отец шел впереди, его спина была неестественно прямой, каждый шаг отдавался эхом по звенящему паркету. Я шел справа на полшага сзади, Владимир двигался рядом, то и дело прикасаясь ко мне плечом.

Воздух гудел. Десятки разговоров сливались в сплошной гул, пронизанный смехом, звяканьем бокалов, шелестом платьев. В воздухе висели тяжелым облаком запахи духов.

Прямо перед нами толпа расступилась, и я увидел Багрецовых. Гордей Багрецов с супругой, Агриппиной — ее выверенная, идеальная улыбка напомнила мне ледяной узор на окне зимой. Рядом с ними стоял Глеб в парадном мундире Канцелярии, его держала под руку жена — высокая брюнетка с острыми скулами и глазами, в которых читалась скучающая надменность.

И… Лада.

Она стояла рядом с братом, смеясь над его словами, и этот звук пробился сквозь гул зала прямо ко мне. Платье светло-фиолетового цвета, струящееся по стройной фигуре, подчеркивало каждую линию. Серебристые волосы были убраны в сложную прическу, оставляя открытой шею. Она казалась сияющей, хрупкой и невероятно красивой.

На мгновение я поплыл, в груди перехватило. После гибели Насти, после того как ее взяли в заложницы из-за моей работы в Центре, я зарекся. Никаких привязанностей, никаких слабостей. Слишком опасная профессия, слишком высокая цена. Я научился гасить в себе любое подобное чувство. Но сейчас… сейчас что-то сломалось и не мог объяснить это логически. Я видел ее всего пару дней, но ее образ по какой-то причине слишком сильно врезался в мое сознание.

Отец слегка склонил голову в почтительном поклоне. Мы с Владимиром повторили жест.

Лада заметила мой взгляд. Она чуть оторопела, ее улыбка замерла, а ее глаза встретились с моими, и в них читалось что-то сложное, глубокое, что-то, что заставило мое сердце сделать один тяжелый, ненужный удар.

Я сжал зубы. Внутренняя защита, как тяжелые ворота, встала на свое привычное место. Отрезать. Подавить.

Гордей Багрецов тем временем медленно кивнул в ответ на наш поклон, его тяжелый, оценивающий взгляд скользнул по мне, будто взвешивая на невидимых весах.

— Григорий Вячеславович, — раздался справа сладковатый, певучий голос. — Какая редкостная удача.

Я повернул голову. Перед нами стоял худощавый аристократ с лицом аскета и пронзительными голубыми глазами. Его улыбка была безупречно отточенной, холодной, как лезвие. Рядом, чуть позади, стояла женщина с неподвижным, кукольным лицом и пустым взглядом. Похоже, его супруга.

— Дмитрий Сергеевич, — отец склонил голову, и в его поклоне я почувствовал мгновенное, едва сдерживаемое напряжение. Гораздо большее, чем при встрече с Багрецовыми.

Интересно. Багрецовых он опасается. Этого — боится. Почему?

Я наклонился к Владимиру.

— Кто это? — тихо спросил я его.

— Волынский, — также тихо ответил брат глядя на собеседника во все глаза.

— Мы слышали, ваш младший сын имел… яркий эпизод в Тайной Канцелярии, — Волынский сделал искусную паузу, позволяя каждому слову повиснуть в воздухе ядовитой каплей. Его взгляд скользнул по мне, будто иглой, отмечая каждую деталь моей внешности. — Надеюсь, все улажено? Столь неординарные проявления дара всегда рождают столько… пересудов.

Его слова были облачены в форму светской любезности, но каждое слово было как острый кинжал. Он не спрашивал — он констатировал, напоминая всем окружающим о нашем потенциальном позоре.

Он проверяет не силу, а контроль. Не хочет взрыва, как грубый провокатор. Он хочет увидеть трещину: занервничаю ли я, начну ли оправдываться, покраснею. Чтобы показать всем, что мы — нестабильный элемент, с которым опасно иметь дело.

— Благодарю за участие, Дмитрий Сергеевич, — я слегка склонил голову, встречая его пронзительный взгляд. — Канцелярия сочла инцидент исчерпанным. Как вы верно заметили — простое недоразумение.

Я не отрицал, не оправдывался. Я принял его формулировку и вернул ее ему.

Его глаза сузились на долю секунды — быстрый, как вспышка, расчет, — прежде чем снова расплыться в вежливой, холодной улыбке.

— Рад это слышать. Желаю, чтобы нынешний вечер прошёл для вас менее… событийно. Удачи, — он кивнул и, взяв под руку безмолвную супругу, бесшумно отплыл в сторону, словно призрак.

Я смотрел вслед удаляющейся паре, чувствуя холодный, липкий след его ментального присутствия — острого, цепкого и безжалостного.

Отец выдохнул с таким облегчением, будто только что избежал смертельной ловушки.

— Хуже чумы, — прошептал он, не глядя на меня. — Орлов ударит в лицо, а этот поднесет отравленное вино, улыбаясь. Будь с ним втрое осторожнее. Пойдем.

Мы двинулись дальше, к центру зала. Следующая группа — мужчины в строгих черных мундирах с серебряными нашивками.

— Сотрудники Тайной Канцелярии, — голос отца стал еще тише, почти неслышным. — Не смотри в глаза. Не привлекай внимания.

Я опустил взгляд, чувствуя на себе их безразличные, сканирующие взоры.

Отец сбавил шаг, взял меня за руку и сказал так тихо, что я еле его услышал:

— Вон тот, смотри. Строганов Александр Сергеевич, глава департамента расследований Тайной Канцелярии. Это ты у него был с Владимиром.

Строганов неподвижно стоял в стороне, у колонны. Строгий черный мундир Тайной Канцелярии психических расследований сидел на нем безупречно, без единой складки. Короткие темные волосы с проседью, прямая осанка, изучающий и глубокий взгляд.

Но главное — его ментальное присутствие. Вернее, отсутствие. Там, где у других клубились эмоции, амбиции, страхи, у Строганова зияла пустота. Но пустота активная, осознанная — как воронка, которая всасывала в себя весь ментальный шум зала, все эти сотни мыслей и чувств, и перемалывала их в холодную, структурированную информацию.

Он мог бы стать достойным соперником, от него за версту веяло силой. Я представил себе ментальную схватку с ним. В своем старом теле я был бы с ним на равных, а в этом я был явно слабее. Противостоять Строганову сейчас можно было только оставаясь частью хаоса, который он так стремился упорядочить. Пока я был аномалией, встроенной в систему, у меня был шанс.

Я усилил «Безмолвный шаг», стараясь стать еще незаметнее.

Отец последовал за моим взглядом и резко