Порочные идеалы - Элвин Гамильтон

жесткие слова матери ничуть не задели. – Во-вторых, она алчна, и потому решила воспользоваться тобой, чтобы добраться до семейного состояния. Наконец, она глупа, ведь мы обе знаем, что тебе не победить на испытаниях.

– Вы меня тоже не знаете. – Лотти попыталась вложить в голос всю свою непокорность, но вместо этого он вышел сдавленным. – Вы не знаете, чего я стою.

Слова прозвучали неубедительно. Лотти было здесь не место. Она поняла это еще в саду. Но и другого места у нее нигде не было. Она посмотрела на Бенедикта, который вступил в бой ради того, чтобы она смогла сюда добраться. Она обещала ему победить, чтобы обрести семью, и собиралась сдержать обещание.

– Оттолина, – произнесла бабушка невыносимо мягким тоном, – благочестивые сестры Шиповника отчитывались передо мной все эти годы. Я знаю о тебе все.

Силы этих слов хватило, чтобы отбросить Лотти в прошлое. Она снова увидела монахинь. Услышала, как они в тысячный раз говорят ей, как она ленива, эгоистична, алчна, неблагодарна, лжива. Она представила, как они пишут то же самое ее бабушке.

Но Мерси Хольцфалль была здесь не самым важным игроком. Сегодня Лотти увидела, как выходил из леса хульдрекалл. Ей не нужно было ни в чем убеждать бабушку.

Она наконец поняла, что имел в виду Бенедикт. Чтобы стать частью семьи, ей нужно было заручиться силой более весомой, чем Мерси Хольцфалль. Ей нужно было выиграть.

– Мне все равно, что вы обо мне думаете. – Лотти ощущала на себе взгляд Бенедикта. Он рискнул жизнью, чтобы дать ей шанс. А мистер Брам погиб ради этого. Она бы опозорила их, если бы сдалась. – Испытания докажут, что вы неправы.

Мерси Хольцфалль никак не проявила своих эмоций. Когда она заговорила вновь, то не стала спорить с Лотти:

– Нужно подыскать тебе платье. Я не хочу, чтобы в газетах писали, что моя внучка работает прислугой.

– Ты не можешь помешать ей участвовать в испытаниях, – сказала Грейс Хольцфалль натянуто непринужденным тоном. – Она твоя плоть и кровь, как и я.

Мерси наконец перевела взгляд на Грейс:

– Надеюсь, твоя плоть и кровь не подведет семью так же, как моя.

Глава 16

Нора

– Кем она себя возомнила?!

Клеменси уже третий раз задавала один и тот же вопрос негодующим тоном. Когда шумиха утихла, они вчетвером сгрудились в саду под усыпанным звездами ночным небом. Нора чувствовала, как гости поглядывают на нее искоса.

Ей удавалось сохранять спокойное выражение лица, чего нельзя было сказать о ее кузинах.

– Видели, какая старомодная у нее прическа? – скривилась Констанс.

– Я знала, что у тети Грейс не все дома, но чтобы до такой степени… – Модести фыркнула, прикрываясь фужером.

– И вообще, Оттолина? Что это за имя такое?

Нора еще в семь лет выучила наизусть все родовое древо Хольцфаллей, готовясь однажды занять в нем место. Оттолиной звали жену Онора Хольцфалля. Это имя имело не меньший вес в истории их семьи, чем имя самой Норы.

Нора знала, чего от нее ждут: чтобы она объединилась с кузинами против общего врага. Отпустила какую-нибудь безвкусную колкость. «Видели, как она пялилась на камеры, раскрыв рот? Можно подумать, ее отец был рыбой».

В самом деле, кем был ее отец? Тетя Грейс постоянно заводила одну интрижку за другой с тех пор, как Нора узнала значение слова «интрижка». Но почему бы ей не узаконить отношения? Оттолина была бы далеко не первой из Хольцфаллей, кто родился подозрительно рано. Между свадьбой родителей Констанс и ее рождением прошло всего семь месяцев.

Норе не нравилось, как перешептываются все вокруг, упиваясь новыми сплетнями. Она не спала почти тридцать часов, и ее терпение было на исходе. В суматохе она потеряла из виду Аугуста и теперь, к собственному неудовольствию, то и дело невольно выискивала его взглядом. Разумеется, он засел где-то с другими репортерами в ожидании, когда главная сенсация этого вечера вернется оттуда, куда увел ее Тео.

– Пробралась тайком, будто у нее есть право здесь находиться! – Клеменси, не получив ожидаемого отклика, продолжила громко возмущаться. – Да кто она такая?

– Она Хольцфалль, – прервала кузину Нора. – Очевидно же. – Фарфорово-бледная кожа с румянцем, светлые, белые волосы. Из-за этих самых волос все Хольцфалли, кроме Норы, походили на беспомощную героиню из какого-нибудь кинофильма, привязанную злодеем к рельсам. Ожидающую, что ее спасут.

Как сделал Тео.

– Но ей ведь не разрешат участвовать? – Констанс была взволнована. – Она не привязала свою магию к топору, как мы. Таковы правила.

– Здесь нет никаких правил, – снова рявкнула Нора. Ее нервы были измотаны до предела. Только традиции.

– В любом случае уже слишком поздно, – сухо добавила Модести. – Хульдрекалл унес топор в лес. Мы не можем потребовать его обратно.

– Тогда ее нужно дисквалифицировать. – Клеменси чуть было не топнула ногой. – Мы все поставили на кон свою магию. Так нечестно!

– Модести, дорогая! – К ним приблизилась Юдора Бинкс, автор колонки сплетен в «Вестнике», одетая в совершенно ужасное платье канареечного цвета. Презрение на лице Модести сменилось безмятежностью кинозвезды, и она повернулась к журналистке. – Позволь отнять минуту твоего времени. – Юдора постучала зачарованной ручкой по блокноту и выпустила ее. Ручка осталась парить в воздухе, готовая записывать каждое произнесенное слово. – Каково это – столько лет трудиться и приумножать свою славу только ради того, чтобы тебя за несколько секунд затмила собственная кузина?

Нора поперхнулась шампанским и, закашлявшись, отвернулась. Даже для Юдоры это был на редкость бесцеремонный вопрос. Как правило, лицом к лицу с Хольцфаллями журналисты всегда вели себя вежливо, что бы они ни писали потом в газетах.

На миг Норе показалось, что Модести вот-вот закатит Юдоре одну из своих знаменитых истерик. Знамениты они были не столько красноречием, сколько громкостью, что, впрочем, не умаляло их действенности. Модести регулярно доводила слуг до слез.

Но после короткой напряженной паузы она лишь улыбнулась самой натянутой улыбкой, которую Нора когда-либо видела:

– Ну что, моей новой кузине тоже хватит места под солнцем.

– Да ладно, – сердито встряла Клеменси. – Там и для нас места недостаточно! – Она обвела рукой их маленькую группу. Нора отошла в сторону, не желая иметь с возмущением Клеменси ничего общего.

До нее донесся оживленный шум со стороны журналистов. Юдора отвернулась от Модести. Из особняка вышли пятеро. В их числе – кукушонок Оттолина.

Она избавилась от униформы служанки. Ее переодели в зеленое вечернее платье. Самую малость старомодное, но не слишком. На самом деле платье могло показаться совершенно непримечательным, вот только Нора его узнала. Когда-то оно принадлежало ее матери. Это было одно из сотен слегка устаревших платьев, которые та оставила в особняке, когда вышла замуж за отца Норы.

Оттолина щеголяла в платье матери Норы. Ее сопровождали тетя и бабушка Норы.

И охранял рыцарь Норы.

Нора знала, что обижаться на нее несправедливо. Но и жизнь вообще несправедлива. Она все время отбирает у тебя людей. Они либо погибают, либо бросают тебя.

Нора уже лишилась стольких близких. Отца. Матери. Аларика. А теперь еще трое людей, всегда принадлежавшие ей, обступили Оттолину Хольцфалль. В груди стремительно разрасталась ярость. На миг Нора подумала: неужели то же самое чувствовали ее кузины на протяжении шестнадцати лет, глядя, как она получает все, чего они сами так жаждали? Неудивительно, что они ее возненавидели. Нора и сама ненавидела Оттолину.

– Подумать только. – Мерси Хольцфалль благостно улыбнулась толпе. – Какое счастье – узнать, что я снова стала бабушкой.

Она лгала. Мерси знала все, что происходит в семье.

Одно дело – лгать всем остальным. Но она солгала и Норе. Скрыла от нее еще одну претендентку. Кузину, о которой Нора ничего не знала и к появлению которой не могла подготовиться.

Нора без тени сомнения была уверена, что она лучше Модести, Клеменси и Констанс. Но Оттолина, взирающая на все вокруг широко распахнутыми глазами, как новорожденный олененок, едва вставший на ноги… Она представляла угрозу.