Инженер 2: Тульские диковинки - Алим Онербекович Тыналин

— Масло машинное, — добавил Семен. — Для смазки механизмов. И ветошь. Для протирки.

Записал и это. Сложил бумагу, убрал в карман.

— После обеда съезжу к Зубкову, подам заявку.

За окном зазвонили колокола, полдень. Время обеда.

— Все, отдыхать, — объявил я громко. — Час перерыв. В час возвращаемся.

Работники отложили инструменты. Трофим загасил угли в горне, прикрыв их золой. Семен вытер руки. Филипп, Гришка и Иван направились к двери.

— Александр Дмитриевич, а вы где обедать будете? — спросил Семен.

— У хозяйки. Недалеко живу.

— Тогда до встречи.

Они вышли. Я остался один, запер мастерскую, пошел домой.

По дороге думал о станке. Работы много. Шабрение займет дней пять, не меньше. Потом подшипники проверить, может, менять придется. Потом испытать под нагрузкой.

Но это того стоит. Станок основа мастерской. Без него насосы не починить, детали не выточить. Надо сделать все правильно, основательно.

Вернулся в час ровно. Работники уже ждали у дверей. Отпер, вошли.

— Семен Михайлович, проверь напильники. Остыли?

Семен подошел к горну, осторожно тронул напильники рукой.

— Остыли. Теперь мягкие, точить можно.

Я взял напильники, отнес к точилу. Сел, уперся ногой в педаль, начал качать. Точильный круг завертелся.

Приложил напильник к кругу. Посыпались искры, металл заскрежетал. Я вел напильник медленно, формируя угол.

Скребок должен быть острым, но не слишком, градусов под тридцать. Слишком острый сломается, слишком тупой не снимет металл.

Работа требовала сосредоточенности. Я точил, проверяя угол на глаз. Семен стоял рядом, наблюдая.

— Правильно, — одобрительно сказал он. — Именно так немец делал.

Заточил один напильник, принялся за второй. Потом за третий. Получилось три скребка, разной ширины.

— Теперь закалить, — сказал я. — Трофим Петрович!

Он подошел.

— Вот эти скребки накали докрасна, потом опусти в масло. Закалятся.

— Будет сделано, ваше благородие.

Трофим разжег горн заново, положил скребки на угли. Металл нагрелся, засветился красным. Потом он их вытащил клещами, опустил в чугунок с маслом.

Масло вспыхнуло, повалил густой, вонючий дым. Скребки шипели, на них поднимались пузыри.

Трофим вытащил их, положил на наковальню остывать.

— Готово. Теперь твердые, как камень.

Я взял один скребок, провел ногтем по острию. Царапины не осталось, металл закален правильно.

— Отлично. Можно работать.

Вернулся к станку. Семен уже приготовил все, намазал направляющую краской, поставил каретку.

— Начинаем, — сказал я.

Взял скребок, присел на корточки перед станиной. Приложил скребок к направляющей, там, где краска стерлась, где требовалось выработка.

Повел скребком короткими движениями, от себя. Металл снимался тонкой стружкой, почти пылью. Царапающий звук, мелкий, монотонный.

Прошелся по выемке несколько раз. Проверил пальцем, стало чуть ровнее.

— Долгая работа, — заметил Семен.

— Ничего. Будем делать понемногу, каждый день. За неделю управимся.

Он кивнул, взял второй скребок, присел рядом. Мы работали вместе, молча, сосредоточенно.

Время тянулось. Руки устали, спина затекла. Но я продолжал, методично снимая металл слой за слоем.

За окном солнце двигалось к закату. Часы на каланче пробили три, потом четыре.

Филипп точил инструменты, Трофим ремонтировал мехи у горна. Гришка с Иваном разбирали насосы. Работа шла своим чередом.

В пять я остановился, выпрямился. Спина заныла, колени онемели. Семен тоже встал, потянулся.

— На сегодня хватит, — сказал я. — Завтра продолжим.

Мы проверили, сколько сняли. Выемка стала чуть мельче, но еще далеко до идеала. Работы на несколько дней.

— Зато правильно, — сказал Семен. — Потом станок служить будет годами.

Я кивнул.

— Семен Михайлович, завтра с утра продолжишь шабрить. Я съезжу в губернское правление, заявку на материалы подам. К обеду вернусь, продолжим вместе.

— Понял, Александр Дмитриевич.

Часы пробили шесть. Рабочий день закончился.

— Все свободны. Завтра в семь утра.

Работники разошлись. Я запер мастерскую, пошел домой.

Руки гудели, спина ныла. Но внутри разлилось удовлетворение. Началась настоящая работа. Не уборка, не разборка, а ремонт. Станок будет готов через неделю, может, чуть больше. А потом начнем чинить насосы.

На следующий день я как обычно проснулся на рассвете, Умылся холодной водой из рукомойника, оделся, позавтракал гречневой кашей у Матрены Ивановны.

Хозяйка накладывала кашу, поглядывая с любопытством:

— Александр Дмитриевич, а правда, что вы вчера двоих работников выгнали?

— Правда.

— Говорят, Матвей и Кузьма на коленях просили, а вы не пожалели.

Я отхлебнул чай, посмотрел на нее:

— Воровали казенное имущество. Неделю не являлись на работу. Пожалеть их значит поощрить воровство.

Матрена Ивановна покачала головой:

— Оно-то так, только они семейные. У Матвея трое детей, у Кузьмы жена больная. Как теперь жить будут?

— Должны были думать раньше. До того как воровать начали.

Она вздохнула, но спорить не стала. Налила еще чаю, отошла к печи.

Я доел кашу, вытер рот салфеткой, встал из-за стола.

— Спасибо за завтрак. Вечером вернусь.

— Идите, идите. Ужин будет готов к семи.

Вышел на улицу. Утро свежее, прохладное. Небо затянуто облаками, пахло дождем.

По улице шли мужики на работу, женщины несли ведра к колодцу. Кто-то колол дрова во дворе, мерно стуча топором.

Дошел до мастерской. Отпер дверь, вошел внутрь. Сегодня все работники пришли вовремя, сразу приступили к работе.

Семен встал у станка, проверил вчерашнюю работу по шабрению. Трофим раздул мехи у горна, угли быстро покраснели. Филипп точил зубило на точиле, искры летели. Гришка с Иваном подметали пол.

Я подошел, осмотрел направляющие на станке.

— Как дела, Семен?

— Да вот, проверяю. Вчера хорошо поработали, выемка стала мельче. Еще дня три-четыре, и закончим.

Действительно, поверхность выровнялась заметно. Провел рукой, стало глаже.

— Хорошо. Продолжайте. Я в губернское правление схожу, заявку на материалы подам. К обеду вернусь.

— Ладно.

Я повесил мундир на гвоздь, надел сюртук поверх рубашки. Поправил воротник, взял папку с бумагами, вышел.

На улице уже теплее, солнце пробилось сквозь облака. Шагал быстро, через двор пожарной части, мимо каланчи, на главную улицу.

У ворот пожарной части стоял дежурный, тот же молодой парень, что встречал меня в первый день. Увидел меня, козырнул:

— Здравия желаю, ваше благородие!

Я поздоровался и пошел дальше. За спиной услышал, как он тихо сказал кому-то:

— Строгий новый смотритель. Не то что Сидоров…

Дошел до главной площади. Губернское правление стояло напротив собора, белое здание с колоннами. Поднялся по ступеням, вошел.

В коридоре прохладно, пахло пылью и чернилами. Прошел к канцелярии губернского инженера, постучал, вошел.

Озеров сидел за столом, перебирал бумаги. Поднял голову, узнал меня, кивнул:

— Александр Дмитриевич. С добрым утром. По какому делу?

— Заявку подать на материалы. Для ремонта насосов.

— Проходите, садитесь.

Я сел напротив, достал из папки список, протянул. Озеров взял, пробежал глазами.

— Медь листовая три пуда, латунь прутковая два пуда, кожа выделанная двадцать аршин, олово десять фунтов, канифоль