Фантастика 2025-161 - Мила Бачурова

— Так попросите Мать Доброты! Она всему вас научит!

Кирилл покачал головой:

— Видишь ли. Бывают люди, не готовые слепо принимать чужие законы. Несмотря на то, что укладываться в рамки, установленные кем-то — куда проще, чем создавать свои. Это бывает тяжело, бывает больно. Бывает, что люди страдают и даже умирают. Но они живут так, как считают нужным, понимаешь? Идут своей дорогой, создают собственный мир. Они готовы отвечать за то, что делают, а не кивать на законы матери Доброты. Ты когда-нибудь видел людей на костылях?

Лазарь кивнул.

— Вот, а теперь представь — здоровому человеку предлагают костыли. Если ты сейчас возьмешь костыли, они помогут тебе ходить? Или будут мешать?

— Мешать.

— Вот. Для нас Мать Доброты — такие костыли. Мы ходим и без них, понимаешь?

Лазарь растерянно молчал.

— А мне вот интересно, — с досадой глядя на Кирилла, вмешался Джек, — до каких же пор тебе усохнуть надо, чтобы байки травить прекратил? Я так думаю — в гроб тебя положат, и там не заткнешься. К тебе с крышкой — а ты давай трындеть! Сперва про то, где дерево росло, из которого крышку состругали, потом про то, какая в тех краях погода, потом про то, какие птички на дереве сидели, да сколько раз дровосеку на башку нагадили... Он что спросить-то хотел? — Джек повернулся к Лазарю. — Ты с нами или нет? Вот и всё.

***

— Почему ты ему не сказал, что Мать Доброты — хрень собачья?

Серый шагал рядом с отцом. Лазарь ушел вперед вместе с Джеком, Мрак топал позади.

— Потому что никто не вправе разрушать чужую веру.

— Даже если эта вера — бред?!

— Даже если так. — Кириллу нелегко было разговаривать на ходу. Он задыхался, делал паузы, но голос звучал твердо. — Этого мальчика воспитывали... не мы. Есть люди, которые многое вложили... в то, чтобы он вырос таким, каким вырос. Выбивать у него почву из-под ног... неправильно. Он должен во всем разобраться... сам. И сделать собственные выводы.

— А если они будут неправильными?

— Может, и неправильными... с нашей точки зрения. Но кто сказал, что мы с тобой... истина в последней инстанции? Правда у каждого своя.

— Вот всегда ты так, — пожаловался Серый. — Со Сталкером — как хорошо! Приказал, а ты беги и делай. Справился — молодец!

— А облажаешься — башку открутит. — Отец улыбнулся. — Сталкер есть Сталкер... Я — это я. Спорить мы никогда... не прекратим. Ну так это ведь неплохо, правда?

— Наверное. — Серый помолчал. — Пап.

— У?

— Я скучал.

Кирилл остановился, долго посмотрел на Серого. И вдруг обнял его, прижал к себе. Полгода назад у Серого от такого родительского порыва кости бы затрещали. Сейчас он понял, что за эти полгода обогнал отца ростом. А еще почувствовал, как сильно Кирилл исхудал, все ребра можно сосчитать. К горлу подступил ком, Серый его сердито сглотнул. Пообещал отцу:

— Ты поправишься!

— Да куда я денусь. Идем.

Они снова тронулись.

— Как думаешь, этот Шаман скоро узнает, что вы удрали?

— Думаю, он еще вчера понял, к чему готовиться.

— То есть?! — обалдел Серый.

— Ну, Посланники ведь пришли вчера, так? Вряд ли для того, чтобы молчать. И вряд ли Шаман решил отложить разговор. Так что, думаю, он уже знает о вас, а два и два сложить не трудно. Кто эти посланники, кстати? Сколько лет, как выглядят?

— Девчонка чуть помладше нас с Мраком, — хмуро буркнул Серый. Воспоминание об Аде до сих пор вызывало неловкость. — А пацану лет четырнадцать.

— Правда? — удивился отец. — Я почему-то думал, что посланники — взрослые... Как, говоришь, их зовут?

— Я ничего не говорил. Девчонку — Ада. А пацана — Виссарион. Зашибись имена, да? Мы по дороге еще Евстафия встретили.

— Подожди. — Отец знакомым жестом потер виски. — Так... Ада, говоришь? А полное имя как?

— На помню. Арианда, что ли...

— Может, Ариадна?

— Ну, может. А что?

— Ариадна, — задумчиво проговорил отец. — Ей, говоришь, около шестнадцати?

— Ну да.

— А — Ариадна. Шестнадцать, — забормотал отец. — Б — прецедентов нет, пока пропустим... В — Виссарион, четырнадцать. Г — в поселке у Шамана есть девочка Гликерия... — Лазарь, — окликнул отец, — а сколько лет Гликерии?

— Тринадцать.

— Как тебе? Ты говорил, тебе тоже тринадцать.

Лазарь покраснел.

— Ну... вообще-то, мне пока нету. Но скоро будет!

— Наш человек, — похвалил Джек. — Я тоже всегда врал, что больше.

— А как зовут твоего друга?

— Зенон.

— А ему сколько лет?

— Девять.

— А — шестнадцать, Б — пропуск, В — четырнадцать, Г — тринадцать, — проговорил отец. — Повернулся к Серому. — Евстафию, которого вы встретили, около одиннадцати. Так?

— Ну, примерно.

— Ж — тоже пока пропуск, З — девять. Все сходится, кроме единственной неувязки. — Отец посмотрел на Лазаря. Тот отчего-то стал еще краснее. — Скажи-ка, друг дорогой. Лазарем обозваться сам придумал, или подсказал кто?

Лазарь засопел и опустил голову. Чуть слышно признался:

— Сам.

— И как тебя на самом деле зовут?

— Дарий, — выдавил Лазарь. — Как девчонку.

Серый фыркнул:

— Зашибись повезло.

Джек присвистнул. Сочувственно потрепал Лазаря-Дария по вихрам:

— Я бы с такого имечка тоже слился. А «Лазаря»-то где выкопал?

— Нам мать Серафима книжку про него читала.

— Ясно, — сказал Кирилл. — Ну, если на самом деле ты — Дарий, то все верно. Девочку, из-за которой убили Леху, звали Илина. А ее подругу, которую ругала мать, Ксанта.

— Алфавит? — сообразил Серый.

— Да. Причем, заметь, имена не абы какие.

Серый фыркнул:

— Да тут попробуй не заметить! Звездец, а не имена. Дарий, это ж надо! За что их так, бедных?

— Я думаю, не «за что», а «зачем». Чтобы по именам опознать своих, если — или когда — это понадобится.

— Бр-р-р. — Серый потряс головой. — Кто их опознавать-то будет? Мать Доброты, что ли, из портрета выпрыгнет?

— Нет, конечно. Мать Доброты — всего лишь ширма, за которой прячется Шаман. Созданная, полагаю, им же. А вот с детишками все куда сложнее. И подлее.

Серый открыл было