Немезида ночного ангела - Брент Уикс

взглядом верхнюю палубу, ищу, чем можно воспользоваться для обороны: стулья, столы, запертый шкаф, на самом носу – стеклянный пузырь для любования видами. Все это никуда не годится. Ничто из этого не поможет мне победить.

«Ну же, Ви!»

Ужасно думать, что она сейчас где-то поблизости и при этом даже не представляет, что с минуты на минуту решится моя судьба, и судьба ребенка, и ее собственная судьба, и, возможно, даже судьба целой Алитэрской империи. И да, я знаю, что остальные пассажиры корабля тоже пребывают в неведении. Но как в нем может пребывать Ви?

Она должна просто знать, что нужна мне. Она должна почувствовать это, как чувствовала, когда мы не любили друг друга, когда нас связывали нерушимые магические узы.

Она наверняка уже идет сюда. Ви где-то рядом, делает что-то, чтобы раздобыть наш ключ к спасению. Я это знаю. Она прорывается ко мне. Вот и все.

У нее точно есть какой-нибудь тайный путь отхода. Я уверен.

Мне нужно лишь продержаться до тех пор, пока она не подоспеет. Ви не предаст меня. Когда станет совсем туго, она поможет.

Вот, что такое любовь. Она значит, что вы придете, даже если не можете ничего исправить. Она значит, что вы будете рядом. А Ви любит меня, я знаю, что любит.

За дверями что-то происходит, и теперь я понимаю, почему имперцы так долго тянут. Они собираются у всех дверей, чтобы напасть одновременно. Все выходы перекрыты.

Маги-воители, которых выставили против меня, слишком опытны и их слишком много. Бежать некуда, даже если бы я мог сбежать. Это конец.

– Парень, – говорю я вслух. – Эту стычку мы не переживем.

Услышав собственные слова, я понимаю, что сказал правду. Жар отрицания рассеивается на холодном, хлестком ветру; нескладная ложь, которой я осознанно кормил себя, улетает прочь, как тонкий платок, унесенный ветром. Мой взгляд проясняется.

Мое сердце успокаивается, и в нем поселяется холодное мужество отчаяния.

Мне и ребенку не выжить, но перед самым концом король Рефа'им придет сюда, чтобы лично проследить, как исполняются его приказы. И тогда я его убью.

Теперь это – моя единственная задача. Мне нужно продержаться в бою против неодолимой силы, но ждать я буду не спасения, а возможности избавить мир от Рефа'има.

Оттянув лямки, я опускаю взгляд на ребенка. Он не спит и, кажется, не обращает на меня внимания. Я легонько провожу пальцем по его пухлой детской щеке. Она невыносимо мягкая.

– Прости, парень. Прости за все то, чего тебе не суждено прожить. Прости меня… Прости, что я тебя подвел.

С мечом в руке я подхожу к одной из незабаррикадированных дверей.

Вот бы сейчас из ниоткуда появился Дарзо. Раньше он как раз в такие минуты и появлялся. С другой стороны, можно порадоваться, что он не видел, сколько глупостей я натворил и как оказался загнан в угол. Но это неважно. Он не придет. На этот раз не придет.

Подойдя к двери, я слышу, как солдаты в первых рядах паникуют, спрашивают у командиров, какие будут приказания. Командиры отвечают им без промедления. Жаль.

Я распахиваю дверь, и они, не давая мне занять позицию в узком месте, бросаются в бой.

Первый солдат, ворвавшийся на палубу, теряет несколько пальцев, затем горло. Второй, споткнувшись о первого, глотает сталь и выплевывает кровь. Третий, отпихнув в сторону второго, не успевает вовремя встать в стойку, теряет кисть с мечом, но зато сохраняет жизнь благодаря еще двоим, которые проскакивают в дверь одновременно, держа над головой «железный бык» из копий, и оттесняют меня назад.

Грохот сбоку говорит о том, что забаррикадированную дверь вышибло взрывом. Она задевает двух копейщиков; в ту же секунду мой ложный выпад заставляет их поднять копья выше, и я рассекаю им бедра ударами, от которых они, подталкиваемые сзади гурьбой солдат, не могут увернуться.

Они падают и оказываются растоптаны собственными товарищами – огромными преторианцами, вбежавшими через двойные двери. Воины сильно спешат, каждый полностью сосредоточен на обороне и старается занять нужную позицию, чтобы затем взять меня числом. Но если им так нужны эти позиции, значит, я должен помешать им на них встать. И я мешаю.

Щитов у них не много, и третий боец как раз несет один, но он так торопится выйти вперед, что я успеваю полоснуть его по чуть высунувшейся стопе. Затем, вскинув клинок, чтобы отбить копье его товарища, я скольжу сталью по древку и вонзаю ее в пальцы. Я наступаю, бросаюсь на солдат, вбежавших за этими двумя, отвожу в сторону копье, которое сразу же втыкается в спину того, который остался без пальцев. Но затем мне приходится отступить, ибо я вижу, как они рассредоточиваются, образуя большое и малое кольцо, и противоположная сторона малого кольца уже смыкается, чтобы напасть на меня с фланга.

Я никогда не видел столь дисциплинированных солдат. Они изо всех сил теснят меня, чтобы занять выгодные позиции, не обращают внимания на потери и быстро заменяют их новыми бойцами. Приказы выкрикиваются шифром, так что у меня не остается ни малейшего преимущества.

Когда кольцо обрушивается на меня, мир одновременно растворяется и становится четче. Все неважное отпадает. Могучий удар, который я едва ухитряюсь отразить, отбрасывает меня назад. Пусть я не понимаю, что они говорят… зато слышу рядом шаги. Летя спиной вперед, я сворачиваюсь всем телом вокруг малыша, перекатываюсь через стол, а затем с помощью таланта отталкиваюсь и бью замахнувшегося на нас преторианца ногой в лицо. Еще я слышу свистящий выдох солдата, который делает выпад у меня за спиной. Остались лишь восприятие и реакция; опасность и то, как мое тело от нее уклоняется.

Я не вижу людей или лица, зато вижу, как поворачиваются их бедра и куда они сейчас перенесут свой центр тяжести; толчок ноги, означающий начало фехтовального выпада; вращение пустой руки, собирающей магию.

В одну секунду ка'кари – моя броня, в другую – щит, в третью – еще одна пара рук; клинок, торчащий из ноги, которым я на развороте подсекаю опору беседки; а затем, когда я уворачиваюсь от длинного выпада саблей из верхней стойки, ка'кари превращается в перчатку на свободной руке, которой я перехватываю клинок противника, после чего четырежды пробиваю ему грудь мечом. Я поворачиваюсь, ка'кари расширяется в щит, и тут же язык пламени врезается в него и расплескивается во все стороны.

Пока беседка падает – кажется, прошла уже целая минута, хотя на самом деле она рухнула вниз моментально, – я заступаю одной ногой за