Похоронное бюро «Хэйзел и Смит». Египетский переполох - Мария Сергеевна Руднева

– Вот и славно, мы с партнером будем только рады, верно, Дориан?

Я поежился. Не то чтобы идея посещать даже законные аукционы с их шумной торговлей и громким стуком молотка казалась мне соблазнительной. Но я вспомнил про украденный из коллекции лорда Лейтона анкх и понял, чего хочет Валентайн.

– Конечно. – Я слабо улыбнулся. – Буду только рад.

– Вот и славно! – Профессор Коул подскочил в кресле. – Ох, я совсем забыл о деле. Финансы… Я говорил о том, что финансы утекают, а я уже немолод, да и сердце пошаливает… Оформите мне, пожалуйста, возможность уйти спокойно и не досаждая моей дорогой сестрице, господа?

У нас ушла еще четверть часа, чтобы уточнить у профессора все подробности и подписать с ним контракт. Профессор Коул заплатил четыре пенса за этот месяц и удалился, довольно насвистывая.

Едва за ним закрылась дверь, мы с Валентайном посмотрели друг на друга, разом перестав дежурно улыбаться.

– Мне все это не нравится, Дориан, – произнес Валентайн. – Не могу объяснить почему, но не нравится.

Я согласно кивнул, еще не представляя, что не пройдет и пары дней, как появится объяснение наших тревог.

Глава 5

Розмарин на могилу друга

Ястоял на пороге, подставив лицо солнцу, и размышлял, велик ли риск замерзнуть, если оставить дома пальто. Обманчиво-теплая погода могла измениться в любой момент, но все же искушение было слишком велико.

Мои размышления прервала миссис Раджани.

Тяжелое шерстяное пальто легло мне на плечи – для этого моей индийской экономке пришлось встать на цыпочки.

– Мастер Дориан, – возмущенно сказала она. – Сейчас самая опасная погода! Проще простого поддаться искушению, но что потом? Захиреть и лечь в гроб! Вы этого хотите?

– Дориан, дорогой, если вам надоело заниматься бизнесом, так и скажите, зачем же так радикально, – с усмешкой заметил мистер Ч. М. Блэк, возникая у порога.

Покидать дом с черными ставнями он не мог, зато устроить небольшое столпотворение у порога было вполне в его компетенции.

– Ничего мне не надоело. – Я закатил глаза и засунул руки в рукава пальто. – Но разве мы не должны пользоваться редкими минутами тепла, чтобы вспомнить, сколь прекрасна жизнь?

Мистер Блэк приблизил ко мне обожженное лицо, скрытое черной вуалью.

– «Прекрасна жизнь»? Мистер Дориан Хэйзел, это точно вы, или мрачный доппельгангнер подменил вас?

– Чарльз, перестаньте. – Я не смог сдержать улыбки. – Совершенно точно я, из плоти и крови, а яркое солнце может отогнать дурные мысли у кого угодно.

– Вот тут сомневаюсь. – Мистер Блэк покачал головой. – Когда я занимался похоронным делом, чаще всего я хоронил юных самоубийц именно в это время, когда все расцветает, зеленеет и напитывается жизненной силой. Испытание витальностью порой вынести тяжелее самых темных ноябрьских ночей.

Я поежился, вспоминая Итон.

– Я предполагал, что это все-таки вызвано внешними обстоятельствами – сессиями и тиранией профессоров.

– У всех свои причины расстаться с жизнью. – Мой призрачный сосед философски пожал плечами. – Главное, чтобы они заранее позаботились об оплате собственных похорон. В конце концов, это единственное, что должно волновать нас, гробовщиков.

– Хорошего дня. – Я выскользнул на улицу, прекрасно зная, что, если на мистера Блэка находил подобный стих, остановить его было невозможно.

Миссис Раджани выбежала за мной, держа в руках шарф.

– И это не забудьте! – строго сказала она. – Мистер Блэк бывает совершенно невыносим, но в одном он прав: сейчас так легко заболеть и замерзнуть! Вечером сделаю вам биттер масалу, согрею вашу душу!

– Что бы я без вас делал, миссис Раджани? – У меня кольнуло сердце. Я поцеловал экономку в лоб. – Возвращайтесь в дом, не надо стоять на улице в домашних туфлях. Я буду не поздно.

Оставшись один, я бросил еще один взгляд на чистое голубое небо и решил пройтись до конторы пешком – грех упускать такой замечательный день.

– Дориан, ангел мой, спаситель, какое счастье, что вы пришли! – В голосе Валентайна было столько тоски и печали, что я сразу понял: сегодня его одолели счетные книги.

При всей своей деловой хватке мой друг ненавидел скучную сторону бизнеса: цифры приводили его в отчаяние. Я же был поэтом, а следовательно, немного математиком, поэтому эту рутину я с удовольствием взял на себя. Меня она не угнетала. Но иногда на Валентайна находило желание проявить героизм, и заканчивалось это всегда одинаково. Он взывал о помощи.

Господь не велит нам оставлять ближних в беде, даже если они сами виноваты, поэтому я сбросил пальто и поспешил на помощь.

Тот печальный период моей жизни, пришедшийся на служение клерком в конторе мистера Бэнкса, был давно мной позабыт, однако прежние навыки никуда не делись. Считал я быстро, и поэтому потратил на приведение в порядок счетных книг вдвое меньше времени, чем Валентайн убивался над несправедливостью мира, придумавшего однажды цифры.

Валентайн в это время лежал на диване, бессовестно закинув ноги на спинку, и комментировал мой умственный труд:

– Я определенно не прогадал, друг мой, когда связал свою черную судьбу с вашей! Теперь мы вместе влачим жалкое существование гробовщиков, среди траурных роз и общественного неодобрения…

Я взвесил в руке чернильницу. Она была достаточно увесистой, но было бы жалко потом отмывать от чернил диван.

Валентайн проследил взглядом за чернильницей и расхохотался:

– Вот так, Дориан! Полет души моей прервали на излете!

– На излете – это если бы я ее кинул. – Я покачал головой. – Имейте совесть, друг мой. Цифры не пугают меня так, как вас, однако и я желал бы иметь возможность сосредоточиться на столь печальном деле.

На самом деле все не было так страшно, как могло показаться. Мы вели всю бухгалтерию крайне аккуратно, при случае консультируясь с нашим общим другом Найджелом, практикующим юристом.

Поэтому я просидел на книгами не более часа. Валентайн, поняв, что дразнить меня бесполезно, залег на диване с томиком Китса.

– Дориан, вы обращали внимание, как пронзительны эти строки? – вдруг спросил он. – Но если страсть воспламеняла мир, бросала в прах цариц и полководцев, – глупцы! – так вашу мелкую страстишку сравню я только с сорною травой[11]…

Он помолчал, словно смакуя строки.

Я внимательно смотрел на него, ожидая продолжения. Оно последовало немедленно:

– Китс назвал это стихотворение «Современной любовью». Вы только послушайте, сколько в нем звучит разочарования в современниках. Они разучились любить наотмашь! Страстно и ярко, растворяя в этой любви целую жизнь! Так