Испытание огнем - Август Туманов

За окном бушевала настоящая весна. Берёзка под моим окном, ещё вчера скромно покрытая почками, сегодня щеголяла нежными листочками размером с монетку. Они трепетали на ветру, переливаясь изумрудом и золотом, будто кто-то рассыпал по веткам мелкие драгоценности. Где-то за окном каркала ворона, и этот звук почему-то напомнил мне скрип тормозов старой «Лады».

Никак лежал на своей лежанке, подперев морду лапами. Хвост методично выбивал дробь по полу: раз-два, раз-два — точь-в-точь как метроном.

Его янтарные глаза как-то странно блестели, как-то... слишком разумно. Я замер. — Никак, хватит пялиться. Я и так в последнее время на нервах, — пробормотал я. — Ты голодный, да? — почесал его за ухом, чувствуя под пальцами тёплую шелковистую шерсть. — Сейчас придумаем что-то.

Я встал с постели и двинулся в кухню. Пёс пошёл следом. Шаг за шагом. Словно тень.

По пути щёлкнул пультом. Телевизор ожил с первого нажатия — видимо, Катя смотрела его перед сном. Экран заполонила неистовая картинка: сцена, залитая неоновым светом, толпа с поднятыми руками, и в центре — паренёк в кислотно-жёлтых кроссовках, который выкрикивал в микрофон:

"Я — пламя в твоих венах, Факел в ледяной мгле, Ты просил тепла — получи ожог, Я сожгу тебя на угле!"

Ритм бил по барабанным перепонкам, заставляя сердце учащенно стучать.

Я хмыкнул — не мой жанр, но нога сама непроизвольно начала притопывать.

— Кать! — крикнул в коридор, перекрывая музыку. — Ты где? Слышишь эту дичь? Всё как ты любишь — без рифмы.

Тишина в ответ была настолько плотной, что стало слышно, как в трубах журчит вода. Странно. Обычно она либо возмущённо орала, чтобы я убавил звук, либо начинала подпевать фальшивым голосом, специально раздражая меня.

На кухне царил непривычный порядок. Стол был вымыт до блеска, в раковине не было ни одной грязной тарелки. Посередине, как экспонат в музее, стоял вчерашний вишнёвый пирог, накрытый стеклянным колпаком. Через прозрачное стекло было видно, как вишнёвый сок пропитал тесто, превратив его в подобие геологического среза — слоистого, с прожилками бордового цвета.

Чайник стоял чистый, даже слишком чистый — будто его не просто помыли, а отдраили до зеркального блеска. Я провёл пальцем по поверхности — ни пылинки.

Достал старую медную турку с нагаром на боках. Насыпал две ложки свежемолотого кофе, который недавно покупал на Давиловском рынке. Зерна пахли шоколадом и чем-то дымным — совсем не так, как этот химический растворимый мусор, который Катя называла кофе.

Вода в турке зашипела, поднимая тёмную пенку. Я снял её с огня ровно в тот момент, когда пена начала образовывать "глаз" посередине — дед научил меня этому трюку.

Никак тыкался носом в мою голень, явно намекая на прогулку. Его дыхание было тёплым и влажным сквозь ткань пижамных штанов.

— Подожди, — отмахнулся я, наливая кофе в чашку. Гуща осела на дно.

Тут мой взгляд упал на холодильник. Среди магнитов белела какая-то записка.

«Ушла рано. К ужину не жди».

Ни подписи, ни объяснений. Просто — ушла. Буквы были выведены слишком аккуратно, будто Катя переписывала её несколько раз.

Я прислушался. В квартире стояла та особенная тишина, которая бывает, когда ты в ней действительно один. Даже Никак замер, уставившись на меня своими бездонными глазами.

Кофе обжёг губы, но я все равно сделал большой глоток. Горечь разлилась по языку, смешавшись с тонкими нотами кардамона — я всегда добавлял щепотку для аромата.

Телевизор в комнате продолжал орать:

"Я — пожар в твоих жилах, Пепел на твоих губах, Ты звал меня — я пришёл, Теперь ты в моих руках..."

Я выключил его. Внезапная тишина оглушила.

— Пойдём, Никак, — сказал я псу, дожёвывая кусок пирога. Специально долго рассматривал, чтобы не было ничего лишнего внутри. Хотя бы визуально.

Но сегодня вишни казались кисловатыми, как будто Катя специально недосыпала сахар.

Надо было хорошенько подумать. Но сначала — свежий воздух и прогулка. Может, именно свежий воздух навеет какие-нибудь дельные мысли.

Никак уже ждал у двери, держа в зубах поводок. Его хвост вилял, но глаза оставались серьёзными. Казалось, что со вчерашнего дня в нем что-то неуловимо изменилось.

Я натянул куртку и щёлкнул поводком.

— Ну давай, веди меня.

Пристегнул поводок к ошейнику Никака, и он тут же рванул к двери, едва не вырвав его из моих пальцев. Его когти застучали по кафелю пола прихожей – не оставляя следов, но отчаянно скользя на поворотах.

Двор встретил нас настоящим весенним теплом. Воздух пах уходящей свежестью позднего утра. Дворник Сергей Иванович как раз заканчивал уборку, загружая пакеты с убранным мусором в небольшую тележку.

— О, а вот и наш рулевой! — крикнул он, опираясь на метлу. — Какого-то пса выгуливаешь? Ты теперь ещё и догситтер на полставки или как там это сейчас называется?

— Ну типа того, — улыбнулся я, пока Никак обнюхивал только что подметённый участок с профессиональным интересом.

Дворник кивнул в сторону цветущих клумб:

— Нарциссы в этом году рано расцвели. Нынче весна какая-то... ненормальная.

Я лишь хмыкнул в ответ, внимательно оглядывая стоянку. Ни странных автомобилей, ни подозрительных фигур — только привычный ряд знакомых соседских машин, сверкающих на солнце полированными боками разной степени пыльности. Даже моя «Лада», будучи не самой чистой, выглядела почти прилично этим утром.

Мы с псом двинулись вдоль аллеи, где берёзы шелестели новыми листьями. Каждый из них был будто вырезан из тончайшего изумрудного стекла — хрупкого, трепетного, наполненного весенним соком.

"Вот так и живём, — подумал я, вдыхая аромат начинающей зацветать черёмухи. — Вчера — кошмары с гигантскими птицами и людьми в чёрном, сегодня — солнечное утро, будто ничего и не было."

Никак замер у старого дуба, подняв лапу с важным видом. Он был так сосредоточен, что казалось, будто он решал важнейшую философскую дилемму.

Я усмехнулся:

— Хоть у тебя всё просто, дружище.

Пёс бросил на меня взгляд, полный собачьего превосходства, и продолжил свои дела.

Мы вышли к детской площадке, где пустые качели скрипели на лёгком ветру. Я машинально понизил голос:

— Вот скажи, Никак... Если бы отец не пропал в той экспедиции, разобрался бы он во всём этом?

Пёс лишь махнул хвостом и побежал дальше.

Я вспомнил ту последнюю фотографию перед роковым походом отца — вся их группа стояла на фоне гор, улыбаясь и