Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

Рути и госпожа Раги вызвали лучших врачей Пана, чтобы исцелить Тодьу от жажды тольусы. Маститые лекари, впервые столкнувшиеся с подобным недомоганием, перепробовали все известные им самим и рекомендованные коллегами средства, помогающие против различных форм зависимостей: дорогие отвары из редких трав; тайные рецепты, передающиеся из поколения в поколение; особые разновидности табака и сонных трав; шелкокрапинные встряски…

…Возня, звуки борьбы, крики боли…

Некоторые сочетания этих методов вроде как помогали. Тодьу сумел разорвать порочный круг перемежающихся периодов наркотического сна и вспышек безрассудного буйства и вернуть себе разум. У Дьаны полегчало на сердце: значит, есть еще надежда для страдающих от жажды льуку!

Но стоило лишь Тодьу начать нормально питаться, набраться сил и сообразить, где они находятся, как он немедленно принялся обвинять сестру.

– Ты предательница! – кричал он. – Презренная дара-рааки! Если бы мать увидела тебя, то размозжила бы тебе череп! Никогда тебе не летать на облачном гаринафине!

Он нападал на лекарей, царапался, пинался, сучил кулаками, орал, что не примет никаких лекарств от грязноногих. Не оставалось иного выхода, кроме как применить силу. Мальчика связали и продолжили давать ему снадобья через трубки, вставленные в нос и в горло.

Но лечение не помогало. Первоначальное улучшение и исчезновение симптомов оказалось временным, и жажда тольусы вернулась в еще более выраженной форме. Периоды забытья теперь длились дольше, а приступы бешенства во время кратких пробуждений становились все более ожесточенными.

…Очередной душераздирающий вопль: «Предатели! Предатели! Дьана, я тебя убью…»

Как будто нож провернули в сердце Дьаны: дыхание перехватило, в глазах померкло, и она покачнулась.

Пара крепких рук подхватила ее, остановив падение. Это была Гозтан.

– Не надо, вотан, – промолвила тан. – Ты ничего не в силах поделать.

Она продолжала удерживать девочку, пока та вырывалась, отбиваясь руками и ногами, бессильно рыдая по брату, которого знала всю жизнь, но теперь больше не узнавала.

Наконец Дьана стала брыкаться менее отчаянно, а потом и вовсе прекратила сопротивляться. Гозтан выпустила ее.

– Позовите Гори Рути, – ледяным тоном произнесла юная пэкьу. – Мы достаточно долго ждали нашего дядю, но более медлить нельзя. Давайте выясним, из плоти или из камня сердце у нашей бабушки.

Бледный свет не греющего зимнего солнца лился в окно, покрытое морозным узором так, что через него ничего нельзя было разглядеть. На фоне этой молочного цвета ширмы виднелись два силуэта: один – со спиной прямой, как гордая сосна, а другой – склоненный в позе просителя.

– Мы с Гори оба видели мальчика, – сказала госпожа Раги. – Это не обман и не уловка со стороны льуку. Он и впрямь уже стоит на берегу Реки-по-которой-ничто-не-плавает. Неужели вы даже не посмотрите на него, ренга?

– Не называй меня так, – ответила Джиа шепотом. – Нельзя, чтобы слышали, как ты обращаешься ко мне подобным образом.

– Но он же сын принца Тиму, ваша плоть и кровь, – продолжила Раги, как будто ничего не слышала. – Ну просто вылитый Тото-тика в детстве. Мне помнится…

Джиа дрогнула было на краткий миг, но сразу же взяла себя в руки:

– Что проку, если я его увижу? Я понятия не имею, чем болеет это дитя. Льуку страдают от посланного богами мора – никакие смертные руки не в силах его отвратить.

Раги заколебалась.

Императрица видела, что молодая женщина, которую она воспитала как родную дочь и которая никогда прежде не испытывала по отношению к ней сомнений, борется с этим новым для себя чувством.

Лучик радости согрел сердце Джиа, словно капли весеннего дождя напитали иссохшие корни.

«Я правильно поступила, отослав ее в свое время прочь. И хорошо, что я не заставила ее разделить судьбу „плавников дирана“. Раги свободна от меня. Она может и должна сомневаться во мне, но, подобно льуку, никогда не должна получить подтверждения, будто это я ответственна за жажду тольусы».

Раги попыталась было заговорить, но Джиа вскинула руку.

– Я устала, – объявила она, не покривив при этом душой. – И хочу побыть одна.

Госпожа Раги низко поклонилась, после чего ушла.

Джиа выждала, когда шелковые лепестки перестанут вращаться, подтверждая, что ведущий к ее опочивальне длинный извилистый коридор пуст. Лишь тогда она позволила своему лицу исказиться, а спине сгорбиться, в один миг состарившись на десять лет.

Джиа молча смотрела на табличку с именем Тиму в углу. Она крепко сжала веки, но все ее усилия оказались тщетными: крупные жгучие слезы катились из-под ресниц.

«Нами бессознательно управляют образы наших личных страхов, жалость, пробуждаемая сочувствием. Даже перекошенное лицо Скелета-Хохотуна до сих пор преследует меня во снах.

Но я должна думать о другом – о страданиях тысяч и миллионов подданных Дара. Разве можно забывать о стариках, которым льуку размозжили черепа, о родителях, которых принудили поедать плоть своих детей, о женах, которых заставили кастрировать собственных мужей? Безымянные и безликие души не обрели покоя под землей, их смерть по-прежнему остается неотмщенной.

Я должна отвратить свое лицо от моего внука, чтобы не поддаться слабости кровной связи, не предать память всех остальных жертв».

Эта ночь выдалась неимоверно холодной и темной. Внезапно поваливший снег застил луну и звезды. Вода в колодцах и цистернах замерзла. Стражники, которым полагалось обходить стены, жались в своих коморках в дозорных башнях, пытаясь согреться дешевой водкой из сорго, обжигающей горло…

Эта ночь выдалась на редкость хлопотной. Все в столице готовились к коронации принцессы Фары, по улицам шли тяжело нагруженные товарами караваны, рабочие убирали снег в местах предстоящих пиршеств, представлений, огненных потех, процессий…

Эта ночь выдалась невероятно утомительной. После еще одного дня напряженных переговоров с Гори Рути и беспокойства за ухудшающееся состояние брата Дьана уснула, как только голова ее коснулась подушки. Гозтан и другие таны тоже пошли спать, и даже наро, надзирающие за связанным Тодьу, задремали…

Трудно судить, стали ли последующие события результатом божественного вмешательства, простым совпадением или же непредсказуемым капризом, свойственным природе вселенной.

Определенно известно было лишь одно: когда пожар в гостевых апартаментах обнаружили, тушить его было уже поздно.

Кашляющую, кричащую, брыкающуюся спросонья юную пэкьу протащили по задымленным коридорам, пока она не оказалась на пустом дворе, бессильно наблюдая за тем, как языки пламени на объятых огнем строениях устремляются к небу, полному кружащихся снежинок, подобно орде сражающихся гаринафинов.

– Дьу-тика! Дьу-тика!

Гозтан с трудом удерживала готовую броситься обратно в пламя девочку. Должно быть, Тодьу сумел каким-то образом освободиться и устроил пожар. Взять воду для тушения огня в замерзших колодцах не получалось. Посланцы, которых отправили за городскими пожарными командами, застряли на запруженных народом улицах. К тому времени, когда прибыли повозки