Мстислав Дерзкий часть 2 - Тимур Машуков

Он сам насадился на него. Со всей силой своего броска. Раздался отвратительный хруст, лезвие прошло сквозь него почти без сопротивления, выйдя под лопатками. Мертвенно-бледное лицо с торчащим из глазницы ножом оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствовал его тошнотворное, гнилое дыхание.

Инстинкт взял верх. Я, рыча от напряжения и отвращения, рванул клинок вверх, к плечу, рассекая грудную клетку, ключицу, добираясь до самого сердца, сокрытого в высохшей плоти.

Тело упыря вздулось, затрепетало. И тут же начало рассыпаться. Не так, как у простых мертвяков — в пыль. Оно будто бы испарялось, превращаясь в густой, черный, зловонный туман. И этот туман… он не рассеивался. Он ринулся на меня. Плотный поток леденящей чужеродной силы, темной и сладкой, как испорченный мед.

Он влился в меня через рот, нос, поры кожи. Язык онемел от привкуса старых медных монет и разложения. Внутри всё застыло, а потом взорвалось.

Это была не боль. Это было всепоглощающее, оглушительное наполнение. Словно плотину в моей душе, сдерживающую истощенный источник сил, прорвало. Энергия — темная, чужая, но невероятно мощная, — хлынула во мне рекой, сжигая на своем пути усталость, боль, истощение.

Раны на моем теле затягивались на глазах, сшивая разорванные мышцы, сращивая треснувшие кости. Исчезали синяки, ссадины, пропадала дрожь в коленях. Я чувствовал, как мои мускулы наполняются стальной упругостью, как обостряется до нечеловеческой четкости зрение, как каждый звук леса обретает кристальную ясность.

Я стоял, дыша полной грудью, и чувствовал себя богом. Превосходство. Сила. Ярость. Темная эйфория захлестывала разум. Это было опасно, это было порочно, но, черт возьми, как это было вовремя!

Ибо из чащи на смену своему павшему сородичу вышли двое других.

Справа — Высшая кикимора. Существо, рожденное из болотной трясины и детского страха. Её тело было скрюченным, асимметричным, облепленным клочьями мха и тины, с длинными костлявыми, перепончатыми лапами, оканчивающимися когтями-крючьями. Вместо волос — спутанные водоросли, из которых на меня смотрели десятки крошечных, светящихся желтым светом глазков-пузырьков. Она двигалась не шагом, а странными, скользящими рывками, и за ней тянулся влажный, гнилостный след. От нее исходила аура тоски, безысходности и желания утащить на дно, утопить в своей холодной, илистой сути. Её сила была в иллюзиях, в страхах, в ядах, что сочились с её когтей.

А слева — Высшая Ведьма. Та, что променяла душу на силу, сделавшись проклятием живых. Она выглядела почти как человек. Почти. Высокая, худая, в истлевшем, но когда-то дорогом платье цвета запекшейся крови. Её лицо было скрыто глубоким капюшоном, но оттуда, из темноты, светились два уголька — красные, без зрачков, полные холодной, расчетливой ненависти. Одна её рука, длинная и костлявая, сжимала посох из черного дерева, увенчанный кристаллом, в котором клубилась багровая муть. Вторая рука, спрятанная в складках платья, была неестественно большой, покрытой чешуйчатой кожей, и заканчивалась когтями, словно у хищной птицы. Она источала мощь другого рода — колдовскую, структурированную, готовую разорвать реальность заклятиями и призвать адское пламя. Именно ведьма была мозгом этой парочки, её холодным и безжалостным стратегом.

Они остановились, увидев останки упыря, уже почти полностью рассеявшиеся в воздухе, и меня — стоящего над ним, полного чужой, но безраздельно мне подчинившейся силы.

Кикимора издала булькающий, шипящий звук, и из её пасти, скрытой в водорослях, показался длинный, черный, как у ящерицы, язык.

Ведьма медленно повернула голову в мою сторону. Казалось, даже воздух застыл от её взгляда.

— Маленький человечек… с большим самомнением, — просипела она голосом, похожим на скрип ржавых ворот. — Ты отнял у нас зверушку. И взял то, что не твое.

Я глубоко вдохнул. Воздух больше не пах болью и страхом. Он пах силой. Властью. Возможностью снести с лица земли всё, что посмеет встать на моем пути. Темная энергия упыря бушевала во мне, требуя выхода, требуя разрушения.

Я медленно поднял окровавленный клинок. Потом перевел его на кикимору, затем на ведьму. На губах сама собой появилась дикая, вызывающая усмешка. Вся накопившаяся злость, весь страх, вся боль последних часов нашли, наконец, цель.

— Что ж, — сказал я, и мой голос звучал глубже, увереннее, чем когда-либо. — Раз вы так были к нему привязаны, значит, я отправлю вас следом за ним. Ведь мы в ответе за тех, кого приручили.

И сделав широкий, насмешливый, приглашающий жест рукой, я приготовился к бою. Теперь можно было и повоевать.

Они двинулись на меня не сразу, оценивая. Мгновенная пауза, густая и тягучая, как смола. И в этой паузе, в разрыве между адреналином и хладнокровным расчетом, в моем сознании, обостренном чужой, но подчинившейся силой, всплыли обрывки знаний. Уроки старого наставника, пожелтевшие страницы летописей, шепоты у костров о том, что прячется в самых темных углах мира. Я знал их. Не по имени, а по сути. И знал, что за честь мне выпала — умирать от рук не простой нечисти, а элиты Тёмного Князя Кощея. Его личных палачей и архитекторов ужаса.

Высшая Тёмная Кикимора. Она была первой. Не та болотная проказа, что пугает заблудившихся путников, сбивая с тропы и затягивая в трясину. Нет. Это было нечто большее. Гораздо большее.

Говорят, первых таких создали не по воле Тёмного Князя, а раньше. Говорят, они рождаются в тех местах, где была пролита не просто кровь, а кровь невинных, где отчаяние и страх впитываются в самую глубь земли, в подводные ключи, и смешиваются с древней, дикой магией болот. Они — дух самого места, оскверненного и озлобленного. Но Князь Нави увидел в них потенциал. Он не создавал их — он возвысил, выкормил своей волей, сделал их не духами-одиночками, а своими солдатами.

Она скользила ко мне, и её движение было подобно течению ядовитой жижи.

Сила её была не в физической мощи, а в иллюзиях и ядах. Она не стала бы атаковать в лоб. Она будет играть. Она будет насылать видения самых глубоких, самых потаенных страхов. Она заставит меня увидеть павших товарищей, услышать крики тех, кого не смог спасти, почувствовать ледяную воду болота, заползающую в легкие. Её яд был не смертельным — он парализовал волю, вгонял в оцепенение, превращал жертву в послушную куклу, которую она потом медленно, с наслаждением утаскивала на дно своего трясинного царства. Её слабость? Огонь. Чистый, яростный огонь, выжигающий ил и высушивающий тину. И серебро, вонзенное в ту массу растительности, что заменяла ей сердце или мозг.

Высшая Тёмная Ведьма.