Мстислав Дерзкий часть 2 - Тимур Машуков

А вот её… Её Князь создавал целенаправленно. Изначально это были люди. Колдуньи, знахарки, отвергнутые обществом, одержимые жаждой власти или бессмертия. Они добровольно принесли свои души в дар, променяв их на силу у Темного Престола Нави. Они не были мертвы. Они были хуже — испорчены, вывернуты наизнанку, став проводниками воли Нави в мире Яви.

Ведьма стояла неподвижно, и от этой неподвижности было еще страшнее. Её фигура в истлевшем багряном платье была неестественно прямой и высохшей.

Её сила — в чистой, структурированной магии Тьмы. Она не станет тратить время на иллюзии. Она будет рвать пространство пучками концентрированной ненависти, призывать тени, чтобы те обвили и разорвали меня, насылать порчу, от которой кровь будет сворачиваться в жилах, а кости — крошиться. Она могла оживить саму землю под моими ногами, чтобы та поглотила меня. Её черный посох был фокусом, усилителем, ключом к самым запретным и разрушительным заклятьям.

Её слабость? Свет. Не солнечный, а свет чистого, незапятнанного духа, священных символов, против которых её тёмная магия бессильна. И её человеческое прошлое. Где-то глубоко внутри, под слоями скверны, могла тлеть искра той, кем она была. Удар по этой памяти, по этому имени мог на миг выбить её из колеи. Но найти эту искру было задачей немыслимой сложности.

Они прекрасно дополняли друг друга. Кикимора — бич для души, Ведьма — гибель для плоти. Вместе они были идеальной командой убийц, посланной не просто устранить помеху, а стереть её в порошок, унизить, сломать прежде, чем убить.

Тёмный Князь явно был мной не на шутку раздражен.

Эти мысли пронеслись в голове за долю секунды. Я видел, как Кикимора замирает, множество ее желтых глаз затягивается белесой пеленой — она начинала свою грязную работу. Видел, как Ведьма поднимает посох, и багровый кристалл на его конце вспыхивает зловещим светом, собирая энергию для первого, сокрушительного удара.

Время будто замерло, растягивая доли секунды в вечность…

Глава 14

Но теперь я не был тем истощенным, полумертвым беглецом. Во мне бушевала сила Высшего упыря — темная, чужая, но невероятно мощная. Она не давала мне их магии, но одарила скоростью, рефлексами, физической мощью и той самой животной яростью, что была способна разорвать любые иллюзии. И пока эта сила до конца не переработалась моим телом, я мог ей воспользоваться напрямую. Затратно, конечно, но оно того стоило.

Поэтому я не стал ждать и рванулся навстречу. Не к Ведьме — к Кикиморе. Надо было выбить из строя мастера иллюзий, пока она не успела погрузить меня в кошмар.

Я двинулся, и мир вокруг поплыл, заколебался. Из теней на меня полезли обугленные скелеты друзей, с тихими упреками на устах. Послышался надрывный плач ребенка. Воздух запах болотной гнилью и страхом.

«Нет!» — проревел я внутренне, вгрызаясь в реальность силой воли, подпитанной украденной мощью.

Это всего лишь морок! Я видел сквозь него — видел бледно-желтые, испуганные глазки в водорослях, видел, как тварь отступает, не ожидавшая от меня такой скорости.

Мой клинок, всё ещё липкий от чёрной крови упыря, со свистом рассекал воздух, целясь в ту самую шевелящуюся массу водорослей и тины, что заменяла кикиморе голову. Но тварь оказалась не из робких. Она не стала уворачиваться — она исчезла. Не в переносном смысле. Буквально. Её скрюченная фигура расплылась, превратилась в клубящийся, зелёный туман, и мой удар прошёл сквозь пустоту, меч с силой вонзился в землю.

Из тумана прямо передо мной материализовалась костлявая, перепончатая лапа Кикиморы с когтями-крючьями. Она рванулась мне в лицо, и я едва успел отклониться, почувствовав, как ледяной ветер и запах гнили проносятся в сантиметре от кожи. Из тумана донёсся булькающий, довольный смешок.

— Бегаешь, червячок, бегаешь! — просипел голос, звучавший так, будто кто-то говорил, захлебываясь болотной водой. — Скоро заплачешь! Скоро приснится тебе мамка твоя, как её косточки хрустят! Или отец. Или вообще вся семья — уверена, тебе они понравятся на вкус.

Я отпрыгнул назад, высвобождая меч. Иллюзии уже накатывали новой волной. Краем глаза я видел, как из-за деревьев выползают тени с лицами тех, кого я когда-то не спас. Они молча протягивали ко мне обугленные руки. Я заставил себя не смотреть туда, сконцентрировавшись на том зыбком, дрожащем контуре, что и был Кикиморой.

— Вылезай, тинное чудовище! — крикнул я, кружа вокруг клубка тумана. — Или тебя только на запугивание детей хватает?

В ответ туман сгустился и ринулся на меня. Я отбивался мечом, клинок со звоном отскакивал от чего-то твёрдого и склизкого, что пряталось внутри этой зелёной мглы. Каждый удар отдавался в руке онемением. А сбоку уже собирала свою мощь Ведьма.

Она стояла неподвижно, её посох был поднят высоко, и багровый кристалл на его конце пылал, как крошечное адское светило. Воздух вокруг неё звенел от сконцентрированной энергии.

— Кончай возиться с ним, кусок высохшей тины! — холодно бросила она, не повышая голоса, но каждое слово било по ушам, как молот. — Его Темнейшество не будет ждать. Раздави червя и захвати его душу!

— Не учи меня, костяная гребаная кукла! — огрызнулась кикимора, материализуясь на мгновение, чтобы швырнуть в меня сгусток липкой, дурно пахнущей тины.

Я успел отскочить, и комок врезался в сосну позади меня. Дерево с треском засохло на глазах, кора почернела и осыпалась.

— Я его скушаю медленно! Сначала пальчики обглодаю!

— Твоя прожорливость стала уже легендой. Не хочешь ли сесть на диету? — я вложил в голос всю язвительность, на какую был способен, продолжая двигаться, не давая им зафиксировать себя.

Я видел, как кикимора вздрогнула от моих слов — видать, попал в больное. И стал закреплять успех.

— Помнишь, у Чёрных Бродов? Когда мужик с вилами тебя чуть на куски не порвал? Такой жирной и неповоротливой ты была!

Кикимора взревела от ярости. Ага, помню, на самом деле такое было — учитель про это мне рассказывал. Она тогда еще молодой была и сунулась к людям по дурости. Да нарвалась на волхва, что решил по доброте душевной деревне помочь, в которой остановился переночевать — сено вилами перекидать. А тут эта. Ну, он ее магией леса и приголубил. А тогда она была раздувшейся тушей — сложно было не попасть. Как сбежала тогда, уже и не помню. Но за века, смотрю, сильной стала, хотя ума не прибавилось. А как я узнал ее? Так на ее роже знак тот волхв оставил — шрам в виде проросшего корня дерева. И его я на ней успел разглядеть.

В общем, выбесил