Черная Песнь - Энтони Райан

Дейюна: точность и однородность конструкции отражали изделия кузницы. Некоторые из них были явно старше и выглядели менее функционально: на лезвиях нескольких копий и мечей имелись надписи архаическим шрифтом, повторяющие те, что были сделаны в гробнице Мах-Шина. Храм, судя по всему, возник еще во времена основания Изумрудной империи, если не раньше.

"Кто из них ты?"

Ваэлин повернулся и увидел, что в ярус входит Чжуан-Кай с посохом в руке и как всегда жизнерадостным лицом. В другой руке он держал изображение монахини, которое Ваэлин с радостью оставил на нижнем ярусе. "Тигр или волк?" - спросил монах, держа изображение в холде.

"Подозреваю, что ни то, ни другое", - ответил Ваэлин.

"Ах..." Чжуан-кай нахмурился, проходя к дальнему концу пола и аккуратно сворачивая лист в свиток. "Действительно, смысл работы сестры Ми-Хан не всегда легко понять, кроме нее самой. Моя работа была менее... жестокой по своей природе, но мне все равно потребовались долгие годы размышлений, чтобы прийти к смыслу".

"И что же это было?"

Монах положил свернутую бумагу на подоконник и подошел к Ваэлину. "Дерево".

"Только это?"

"Только это". Чжуан-кай наклонил голову к ряду гравированных мечей на стеллаже. "Красивые, не правда ли? Это продукт эпохи, когда мастерство ценилось больше, чем сегодня. Можно сказать, в эпоху, когда жадность стала законом. За ними хорошо ухаживают, - добавил он, отойдя в дальний конец этажерки. "Они все так же остры, как и в тот день, когда их выковали. Так что любой из них будет служить очень хорошо, если это ваш выбор".

"Выбор?" спросил Ваэлин.

"Конечно". Монах поднял посох и принял боевую стойку, кивнув на оружие. "Выбирай".

"Мы должны сражаться, я полагаю?"

Улыбка Чжуан-Кая переросла в смех. "Так и есть".

Взгляд Ваэлина остановился на простом деревянном посохе в руках монаха, а затем снова скользнул к ряду мечей. "У меня нет желания убивать тебя", - сказал он.

Смех монаха стал громче. "Не убьешь".

Ваэлин на секунду задержал взгляд на мечах и почувствовал, как в ответ зазвучала черная песня, все еще приглушенная, но с более глубокой нотой злобы, чем прежде. Стиснув зубы, Ваэлин отвернулся от мечей и перешел к соседнему стеллажу с копьями. Он выбрал одно из простых, недавно выкованных. Оно было типичным для Дальнего Запада: пятифутовое древко, увенчанное длинным изогнутым клинком. Перевернув его, Ваэлин поместил рукоять между основанием стеллажа и полом. Ударив сапогом по древку, он сломал его, и в руках у него остался посох, правда, с одним концом, состоящим из обломанного огрызка.

"В этом не было необходимости", - сказал Чжуан-Кай, когда Ваэлин занял место перед ним. "Но, - добавил он с легким поклоном, - твоя внимательность делает тебе честь, брат. И, пожалуйста, знай, я сожалею".

Ваэлин хорошо знал, как отвлечь противника заявлением, содержащим вопрос, поэтому от первой и впечатляюще быстрой атаки монаха легко уклонился. Он увернулся от удара посохом, затем от последовавшего за ним размашистого выпада и ответил ударом сверху, направленным в плечо монаха, достаточно сильным, чтобы сломать пару костей, но далеко не смертельным. Древко копья отскочило от посоха Чжуан-Кая с лязгом столкнувшихся твердых пород дерева, и Ваэлин успел заметить благодарную ухмылку монаха, прежде чем приступить к серии контрприемов. Посох Чжуан-Кая вихрился и расплывался, а Ваэлин отражал удар за ударом, причем все они наносились со скоростью, не позволявшей ответить. Он то и дело уклонялся в сторону, пытаясь освободить пространство для ответного удара, но Чжуан-Кай быстро использовал свое преимущество в росте и массе, чтобы блокировать любую такую попытку. За размытым вихрем его посоха становилось все труднее уследить: порой оружие становилось почти невидимым из-за скорости, с которой его владелец орудовал им. Отступая шаг за шагом, Ваэлин понимал, что скоро окажется загнанным в угол, где его быстро настигнет поражение.

Поморщившись в предвкушении, но не видя другого выхода, он поднял левую руку и позволил посоху вонзиться в свой бок, но в последний момент повернулся, чтобы отклонить часть силы. Но даже этого оказалось достаточно, чтобы он упал на колени от удара. Ваэлин стиснул челюсти от боли, опустил руку, чтобы поймать посох монаха, и замахнулся своим, намереваясь нанести ошеломляющий удар в висок. Рука Чжуан-Кая, похожая на тарелку, мгновенно поднялась, поймав сломанное копье прежде, чем оно успело долететь до земли, но при этом оставив открытым живот. Ваэлин вложил в удар всю силу, на которую был способен, и вогнал ногу в центр груди крупного мужчины. Удар был данью его тренировкам и многолетнему опыту, он был нанесен точно и с достаточной энергией, чтобы любой противник задыхался и корчился на земле.

Чжуан-Кай хрюкнул, когда удар пришелся по земле, отступил на шаг, а затем нанес свой собственный удар, от которого Ваэлин отлетел к стойке с булавами. Он упал под ливнем разлетевшегося оружия. На долю секунды он задержался, чтобы частично наполнить легкие, а затем перекатился через опускающийся посох. Посох, ударившись о деревянный пол, преследовал его, пока он вырывался. Чжуан-Кай возвышался над ним, невероятно быстрый, несмотря на свои размеры, с лицом, исполненным скорее решительной сосредоточенности, чем гнева, пока посох наносил новые и новые удары. Сломанное копье Ваэлина исчезло, вырвавшись из его рук, когда монах нанес удар ногой, но когда он отступал назад, его ладонь легла на стальное древко булавы. Небольшой уродливый импульс черной песни заставил его схватить булаву, и он забыл о прежней сдержанности за то мгновение, что потребовалось ему, чтобы взмахнуть булавой. Он нацелился на колено монаха, нанося сокрушительный удар, который, возможно, никогда не заживет, но посох расплылся на его пути прежде, чем он успел ударить. Ваэлин ожидал, что оружие монаха растворится в облаке осколков, но вместо этого оно свернулось, дерево заскрипело, растягиваясь и скручиваясь, обволакивая шипастую металлическую булаву.

В черной песне прозвучала нота узнавания, и взгляд Ваэлина переместился с булавы, зажатой в деревянной решетке, на лицо Чжуан-Кая. Его улыбка вернулась, но она была скорее впечатляющей, чем насмешливой, а брови монаха приподнялись в восхищении.

"Замечательно", - сказал он. "Обычно мне не приходится использовать свое благословение, по крайней мере, до четвертой попытки".

С этими словами он потянулся к своему посоху, отбросив булаву в сторону, чтобы вонзить ее шипастую верхушку в столб. Развернувшись, он вонзил один конец посоха в живот Ваэлина, чуть ниже грудины.

"Я вижу, это будет очень интересно, брат", - услышал Ваэлин его удаляющийся голос и шаги, притупленные болью, от которой он задыхался и катался по полу. "Тогда до завтра".

"Мог бы и предупредить