Черная Песнь - Энтони Райан

стало ясно, что Ми-Хан не была автором всех работ. Некоторые из них были старыми, бумага побурела от возраста, края потрепаны, а изображения на [холстах, хотя и были выполнены, не обладали ее мастерством передачи экспрессии. Но не все произведения искусства здесь состояли из бумаги и чернил. Он прошел мимо гобеленов и резных деревянных панелей и в конце концов едва не споткнулся о скопление статуй высотой по пояс.

"Что еще?" - спросил настоятель с ноткой нетерпения.

"Служители Храма, которым уже много лет".

"Именно так. Роль сестры Ми Ханн - древняя, хотя я бы сказал, что она - самый опытный ее представитель. В этом храме нет Священного Писания. Нет архива древних свитков, которые можно было бы полистать. Мы называем это Лесом памяти. Это наша история, хотя с течением времени она может превратиться в руины и пыль. Храм помнит и хранит самое важное".

Дойдя до центра яруса, настоятель остановился. Лес здесь был не таким густым, и образовалась своеобразная поляна. По кругу было расставлено несколько картин, все портреты разного возраста. "Добро пожаловать на испытание, брат", - сказал настоятель, подняв руки и сделав жест в сторону картин, а затем сложив руки. Его лицо оставалось бесстрастным, пока Ваэлин с недоумением следил за портретами.

"Вы... ...хотите, чтобы я что-нибудь нарисовал?" - рискнул он, вызвав у настоятеля вздох отвращения.

"Конечно, нет, черт возьми. Смотри, - он кивнул на ближайший портрет, - смотри, учись, рассуждай. Храму не нужны те, кто не умеет думать. Здесь проверяют проницательность".

Ваэлин подошел к указанному портрету. Изображение явно не принадлежало Ми-Хань, но все же было весьма искусным. На ней был изображен тонколицый мужчина, которому немного не хватало до пятидесяти лет. Выражение его лица было прищуренным, почти сердитым, передающим чувство осуждающего разочарования. Однако одежда мужчины показалась Ваэлину более интересной, чем его лицо. В отличие от большинства картин, эта отличалась яркими красками, и ни одна из них не была столь яркой, как зеленый оттенок, преобладавший в замысловатом одеянии тонколицего мужчины. Она струилась вокруг него сложными складками, изумрудным каскадом, пронизанным прожилками золота и серебра. Изумрудный. . . Взгляд Ваэлина вернулся к лицу собеседника. Была ли в узкой хмурой гримасе разочарования какая-то царственность? Может быть, чувство укоренившегося превосходства, которое испытывает человек, облаченный в совершенно непрактичную изумрудную мантию?

"Император?" - спросил он настоятеля.

"Да". В голосе старика звучали нотки уважения, хотя и неодобрительные. "Хай-Шин, последний, кто когда-либо восседал на троне Изумрудной империи".

"Он приходил сюда?"

"Однажды, много лет назад. Без свиты, без стражи, просто появился у ворот. Похоже, ему приснился сон, и нужно было помочь разгадать его значение".

"Он пришел один? Я слышал, его так баловали, что он даже не ходил на своих ногах".

"Это широко распространенное мнение о куче свиного дерьма. Это было задолго до моего времени, но когда я впервые пришел сюда, одна древняя сестра помнила его визит. Она сказала, что он достаточно хорошо ходит и, несмотря на все догмы, которыми пестрит его история, умеет читать. Правда, сестра считала его каким-то тупицей. Но, по правде говоря, чтобы предотвратить падение империи, нужен был политический и военный гений, а он не был ни тем, ни другим".

"А этот его сон?"

"Какое-то яркое видение надвигающейся катастрофы, скорее всего, плод маковой трубки. Действие наркотика часто легко принять за послание с небес. А может быть, храм действительно послал ему сон, это невозможно узнать. Как бы то ни было, он пришел сюда в поисках наставлений. Кто-то нарисовал его портрет, а настоятель сказал ему что-то загадочное. Очевидно, удовлетворенный, он удалился, чтобы наблюдать за чередой катастроф, которые привели к распаду империи и возвышению Торговых Королевств. Он умер несколько лет спустя, отравленный слишком амбициозным кузеном, так говорят".

"Если его визит сюда не спас империю, почему это так важно?"

Настоятель ответил лишь пустой улыбкой, наклонив голову и сложив руки. Вздохнув, Ваэлин перевел взгляд на соседнюю картину и удивленно моргнул, когда на лице юноши, изображенного на ней, прозвучала громкая нота узнавания. На его лице отсутствовали обветренные черты бывалого солдата, но хмурое сосредоточенное выражение, запечатленное в тот момент, когда он поднимал меч на невидимого врага, было безошибочным.

"Шо Цай", - сказал Ваэлин. Из их визита в Высокий храм он знал, что генерал учился здесь в молодости, но видеть его все равно было неприятно, и в памяти всплывали картины горя и обвинений Шерин после падения последней стены в Кешин-Кхо. Ты видел, как он умер... ?

"Возможно, наш лучший ученик, - сказал настоятель. "Вы ведь вместе сражались, не так ли?"

"Да." И мы проиграли. "Он был великим воином и прекрасным полководцем, достойным лучшего короля".

"По крайней мере, в этом мы можем согласиться. Я говорил ему не ехать, но он не послушал, как это бывает с молодыми людьми. Все они - болваны. Но в его случае я всегда знал, что храм не станет его домом навсегда. С того момента, как он появился у ворот, полуголодный сирота, я знал, что придет время, когда его жажда познать мир за этими стенами заберет его от нас".

"Он прошел все испытания?"

Настоятель покачал головой, лицо его стало мрачным. "Он стоял там, где вы сейчас находитесь, и смотрел на свой собственный набор образов, извлеченных из памяти храма. Я считаю, что он получил желаемое, но вместо того, чтобы заставить его подняться на последний ярус, это подтвердило его желание уйти". Взгляд настоятеля скользнул вправо, где на веревках висела еще одна картина, самая маленькая на данный момент. "Но, по крайней мере, его уважения к храму хватило, чтобы заставить его вернуться, когда его попросили, хотя для этого потребовались некоторые усилия со стороны Нефритовой принцессы".

Подойдя к маленькой картинке, Ваэлин увидел, что это набросок углем в несколько строк, изображающий младенца. Ребенку, по его мнению, едва исполнился месяц: глаза широко распахнуты, щеки выпуклые, крошечные губы изогнуты в улыбке. Чуть дальше был нарисован другой рисунок углем, более крупный, изображающий мальчика лет десяти, держащего в руках посох в оборонительной стойке. Задержав взгляд на лице мальчика, Ваэлин почувствовал нотку узнавания, но только когда он перешел к следующему изображению, его осенило. "Цай Лин", - сказал он. Юноша был всего на несколько лет старше мальчика с посохом, но черты его лица быстро приобретали угловатую привлекательность, которая придет в зрелом возрасте. "Отец послал его сюда для обучения", - размышлял Ваэлин, заметив меч в руке Цай Линя.

"Смотри, - сказал настоятель,